Наевшись пирогов с капустой и пареной репы, деревенские юноши и девушки устраивали игрища-состязания особого рода по трем, как бы теперь сказали, номинациям. В первой победителем становился тот, кто смог так сильно испортить воздух, что с насеста попадали угоревшие куры. В другой номинации победитель должен бы испустить такой яркости огонь из задницы, чтобы сидящий в отдалении судья смог прочитать заголовок статьи в газете «Псковские ведомости» (позже «Псковская правда», ныне снова «Псковские ведомости»). Велика была роль так называемого «поджигалы» — ассистента, поджигавшего вырвавшийся из тела сероводород, особенно в ту эпоху, когда люди не имели современных зажигалок и даже спичек, а лишь виртуозно владели трутом и кресалом. Девица же Фофудья всегда побеждала в третьей номинации, которую, вспоминая Тиля Уленшпигеля, можно назвать так: «Громко сказано не устами». Фофудья, она же Феодора Фураева, особенно отчетливо произносила свое прозвище, а также свои имя и фамилию.
Завистники утверждали, что этим победам юной девы-метеористки способствовала простота и, если так можно сказать, специфика фонетических особенностей ее имени и фамилии, а также прозвища. Но они, как и свойственно завистникам, утаивали, что Фофудья «выговорила» не только это, но и множество матерных слов и даже целые заковыристые ругательства, обращенные преимущественно к самим злопыхателям. Говорят, что в 1903 году она участвовала в подобном международном конкурсе в Генте (как известно, славном своими метеористами) и заняла там третье место, да и то из-за того, что не знала иностранных языков и не очень чисто произнесла доставшуюся ей по жребию фразу: «La nuit tous les chats sont gris». Впрочем, Фофудья все-таки французский язык освоила и передала свои знания сыну. В следующем, 1904 году она стала первой на соревновании, проводившемся в рамках «Всероссийской художественно-промышленной выставки произведений народных фабрик и промыслов» в Нижнем Новгороде. Но потом началась империалистическая война, революция, и редкое это искусство не было востребовано отечеством, хотя к 1913-му уже сложилось Всероссийское общество метеористов, и их стоголосый хор исполнял от первого до последнего слова «Боже, царя храни!», а после Февральской революции 1917 года «Варшавянку». Обычно концерт давался на свежем воздухе, так как хор метеористов, подобно роговому оркестру, рекомендовалось слушать не ближе, чем за 100 саженей. После 1917 года многие метеористы ушли в эмиграцию, среди них и родственники Фофудьи. Сама же она кончила жизнь в родной деревне, будучи колхозницей образованного в 1929 году колхоза «Коммунары — Дети великой нужды». Советская власть жестоко преследовала метеористов, видя в них скрытую оппозицию режиму, и старинное искусство почти заглохло. Правда, в последние годы в деревне появились энтузиасты древних традиций из Пскова, они ходят по домам стариков и учатся началам запретного, но живущего в народной гуще мастерства, мечтают о проведении Первого всероссийского фестиваля автотюнинга и автозвука НРМШ (Новой русской метеористической школы) в рамках традиционного ежегодного русско-белорусского фестиваля СБ («Славянский базар»).
Глава 19. Кривцы
В этой деревне в XIX веке жил простой псковский крестьянин Ефим Петров. Видно, в нем бурлили гены настоящего ученого, которые не получили своего развития в силу господствовавшего тогда эксплуататорского строя помещиков и капиталистов. Но душа Петрова, несомненно, принадлежала экспериментальной науке. Самым серьезным образом многие десятилетия подряд он вел научные наблюдения, проводил надлежащим образом обработку полученных данных и регулярно посылал их для публикации в «Вестнике» и «Известиях» какого-то Общества. Вознаграждения за свой систематический, кропотливый и подчас опасный для здоровья труд Ефим Иванович не получал. Производил он свои опыты, наблюдения и замеры исключительно из любви к экспериментальным знаниям или, как писал в своем указе президент Общества великий князь (имя не сохранилось), «ради желания принести посильную бескорыстную пользу науке и центральному учреждению, имеющему своею главной целию способствовать процветанию Российской империи». Спустя пятьдесят лет после начала самоотверженной деятельности ученого-крестьянина власти наконец отметили его заслуги. Государь написал на рапорте псковского губернатора следующую резолюцию: «Объявляю молодцу свое спасибо!» — и Петрова тотчас наградили нагрудной серебряной медалью «За усердие» на Станиславской ленте и Почетной грамотой Общества. И лишь перед самым крушением самодержавия в начале 1917 года он удостоился высшей награды для неслужащего простолюдина — серебряной шейной медали «За усердие» на Владимирской ленте. Стоит ли говорить, что награда эта так и не нашла героя. Зато в 1918 году его (по этим некстати пришедшим в Порхов наградным бумагам) нашел «Комитет Общественного спасения». Из города приехал отряд чекистов, распевавших революционную песню:
Мировой пожар горит,
Буржуазия дрожит Всё…
И боле ничего!
Ве-Ка-Пе — ты наш папаша,
Женотдел — мамаша наша,
В-во… И боле ничего!
Петрова схватили и сразу же на гумне «за образцовое исполнение своих обязанностей слуги царизма» (так написано в приговоре) замочили в его же сортире, или, как тогда было модно говорить, «отправили в штаб к Духонину», а все изобретенные Петровым остроумнейшие приборы и механизмы порушили.
Теперь же, спустя 80 лет, местные жители по праву гордятся своим земляком. В эпоху перестройки они сгоряча хотели поставить Петрову бюст, не уступающий бюсту Черепанова или Кулибина, и решили использовать для этого поступившую из Бельгии, от блока НАТО, гуманитарную помощь. Задержка с заказом бюста, приведшая к непредвиденной реализации и пропиванию гуманитарной помощи[38], была связана с тем, что портретов скромного труженика науки не сохранилось, как и многих материалов из его архива. Приведенные выше свидетельства извлечены из случайно найденных у соседей обрывков непригодной в крестьянском хозяйстве грамоты и какого-то «распоряжения» с ятями, без начала и конца. Из этих полуистлевших бумаг неясно самое главное — какой же наукой занимался народный ученый: растениеводством, генетикой, метеорологией, этнологией или чем-то другим? В его бывшей деревне ныне живут переселенцы, и от своих предшественников, сосланных в 1930 году в Сибирь, они слышали, что Петров постоянно что-то мерял, считал, нюхал, а главное — постоянно наблюдал нечто неведомое всем, по характеру был строгим, неразговорчивым, ходил в чистой рубахе и аккуратных опорках, не пил, не курил и часто, сидя у окна, тщательно чистил мелом свою нагрудную медаль.
