Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
— Ничего ты не успела! — сверкнул глазами мальчишка. — Сказал — зарежу, и зарежу! И не успеют меня посадить — убегу!
— Дальше колонии для малолетних не убежишь, — заметила я философски. — А чем резать будешь? Перочинным ножиком для заточки карандашей?
— У него за пазухой нож, — подсказала Аня. — С левой стороны, под рубашкой, он там специальную петлю пришил.
Не слишком церемонясь, я завернула руку мальчишки за спину и, несмотря на его отчаянное сопротивление, разоружила. Нож, о котором говорила Аня, оказался, к моему удивлению, настоящим охотничьим кинжалом с зазубренным лезвием и кровостоком. Я видела много таких во время службы в Чечне. Страшное оружие…
— Где взял?
Но подросток пропустил мой вопрос мимо ушей.
— Предатель! — зашипел он Ане. — И я еще такого предателя за человека считал!
Она молчала. Щурилась и смотрела на него с торжеством.
— Чтобы я! Еще раз! Хотя бы слово!
— Да уж, страшная эта вещь — разочарование в людях, — заметила я, пряча кинжал в Анин рюкзачок, что висел у меня на плече. — Но как бы ты ни был не расположен к откровенности, друг мой, а поговорить тебе придется.
Крепко ухватив подростка за плечо, я вывела его из темной арки в залитый солнцем двор и усадила напротив себя на скамейку деревянной беседки, стоящей в самом центре палисадника. Аня, которая последовала за нами безо всякого приглашения, плюхнулась рядом.
— Рассказывай, — приказала я мальчишке.
— Не буду! Вы никакого права не имеете! И вообще — не лезьте не в свое дело.
— Давайте я расскажу, — вдруг предложила Аня.
— Только попробуй!
— Нет, я расскажу, — упрямо сказала она, глядя мне в лицо светлыми, близоруко сощуренными глазами.
И я услышала следующее.
В тот день, полгода назад, Ромка и его отец смотрели на Сашу одинаково: с уважением и недоверием одновременно. Оба они никак не могли поверить в то, что сказала им Саша. А Саша, не скрывая в голосе торжества, сказала, что ее пригласил на свидание самый известный человек их микрорайона — сам Руслан Карманов. Да, так оно и было. Руслан Карманов, восемнадцатилетний щеголь, сын депутата Госдумы и хоть и начинающий, но очень успешный бизнесмен, пригласил Сашу на свидание. Стоило лишь единожды посмотреть, с каким шиком он подъезжает к соседнему дому на своем роскошном белоснежном «Бентли», чтобы эта картина потом стала тревожить по ночам всех окрестных женщин. От пятнадцати до тридцати лет включительно.
— Да! Я не поверил и переспросил — ты че? Сам Руслан Карманов — тебя? — с обидой перебил Аню Ромка. — А она мне сказала, что я дурак.
— Ромка, ты дурак какой-то, — с досадой сказала Саша, в который раз разглядывая в зеркале свое отражение. Она собиралась на это свидание три часа кряду и все равно боялась, что что-нибудь окажется в ней не так: не слишком ли ярко накрасилась, а оделась, наоборот, не слишком ли неброско? Все девушки, с которыми ОН знаком, наверняка отчаянные модницы, не будет ли она выглядеть как обычный городской воробей в стае ярких экзотических птиц?
Но при всем желании одеться по-другому она не могла. Если мама у тебя умерла несколько лет назад, отец постоянно переходит с одной работы на другую, откуда его через несколько месяцев снова увольняют за головотяпство и неповоротливость, а младший брат то и дело разбивает ботинки о дворовый футбольный мяч, то об обновках приходится только мечтать.
— Она… Сашка-то… она не только сиделкой подрабатывала там, у них, — Ромка мотнул головой в сторону Анюты. — Еще два раза в неделю — официанткой в «Макдоналдсе». Она несовершеннолетняя, но владельцы «Макдоналдса» этого «вошли в положение». Она говорила, что этот ресторан — самая паршивая забегаловка на свете, но там платили сорок восемь рублей в час.
— Подожди, а ваш отец разве ничего не зарабатывал?
— Да ну… Отец у нас… Про него еще и мама говорила — недотепа! — буркнул Ромка. — Он только и мог, что советы давать… Никому не нужные. Доча, говорит, ты все-таки там поосторожнее, говорит… «Этот Руслан… Он, я слышал, довольно-таки лихой молодой человек. А ты девушка молодая, и… Как бы это сказать?.. Была бы жива мать, она бы… А я вот…»
Ромка карикатурно развел руками, явно копируя отца. А потом отвернулся — я заметила, что он снова плачет.
— Мама у них три года назад умерла, — тихо сказала мне Анюта. — Мне Саша рассказывала — это было так страшно… Она тяжело умирала, страшно, ногтями простыню разрывала, и плакала, и проклинала всех — врачей, болезнь, близких, даже самого Господа Бога… А когда силы оставляли, просила сделать ей укол, такой… Последний. И кричала, на этот раз о том, что имеет право распоряжаться собственной жизнью, что это ей решать, можно ли ей сделать смертельный укол.
— Ничего нельзя сделать. Ничего, — говорила врач, высокая женщина с бледным лицом и всегда убранной под белую шапочку прической. — Рак четвертой стадии — это неизлечимо. Даже на чудо нет никакой надежды. Все, что вы можете сделать, — быть с нею до последнего вздоха, поддерживать в ней уверенность в том, что жизнь, какова бы она ни была, — это хорошо и надо пройти ее до конца…
Саша отворачивалась к стене, чтобы не видеть маму (даже во сне ее лицо было искажено страданием!) и еще для того, чтобы доктор не смогла прочесть в ее взгляде неприязни, граничащей с ненавистью. «Жизнь, какова бы она ни была, — это хорошо», — звучали в ушах дурацкие слова. Это ведь говорится у постели истерзанной болью женщины! Которая каждое утро просыпается с мыслью, что ничего хорошего новый день уже не может ей принести! Что дальше будет только хуже, хуже, что боль не уйдет, она станет возвращаться все чаще, железными крючьями вгрызаясь в печень, пуская ядовитые корни метастазов повсюду — в почки, легкие, желудок — везде, везде!
Мама промучилась еще полтора месяца — полтора месяца бесконечных страданий, бессильных слез, хриплых криков — к концу у нее уже совсем не было голоса… И умерла она в один напоенный солнцем и светом июльский полдень. Маленькая, скорчившаяся, лежала на кровати и была похожа скорее на оболочку самой себя, чем на тело еще недавно живого человека.
Девятилетний Ромка, оглушенный внезапно обрушившейся на них тишиной, смотрел на умершую расширенными от ужаса глазами. Саша сама разжимала руки брата, вцепившегося в спинку маминой кровати, сама взяла его на руки и потащила на кухню. Там, у раковины с вечно протекавшим краном, мальчишка наконец-то пришел в себя и заревел в голос.
Все это время Илья Андреич, их отец, просидел в коридоре на детском стульчике, на который все они ставили ноги, когда обувались. Полный неуклюжий человек просидел так весь этот день, ночь и еще день, совершенно не реагируя ни на кого и ни на что. Дом скоро наполнился разными людьми — и в конце концов его просто передвинули с прохода, чтобы не мешал, и оставили в покое.
— Он еще, не дай бог, свихнется, и совсем осиротеют ребятишки-то… — слышала Саша сердитый шепот кого-то из соседок. И сердце у девочки трепыхалось пойманной птичкой: неужели их несчастья еще только начинаются?..
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
