Павел по быстрому, по-военному, овладел семью девицами.
— Ты с карнавала? — ночные бабочки благодарно щекотали его своими крылышками.
— Ы! Ы! Ы! — рычал Паша.
— Какой мужчина! — вскрикнула самая кудрявая.
Домой попал так же, как и вышел, через окно.
Смазал йодом плечо, слегка оцарапала пуля, а потом яростно набросился на круг краковской колбасы, на варенец, на печеные куриные лапы.
Почесав заурчавшее брюхо, завалился спать.
Господа, гориллам не так уж худо живется!
5.
Утром проснулся в своем нормальном облике, в человечьем.
О буйной ночи напоминало лишь оцарапанное плечо, да густая шерсть на груди.
Затрезвонил телефон.
— Это я, — обеспокоено мяукала Юленька. — Ты где был? Я тебе до двух часов ночи звонила.
— Правда? Наверно, заснул и не слышал.
— А что у тебя с голосом?
— Охрип. От вентилятора.
— Береги себя.
— Я себя чувствую о-го-го!
Павел хотел пригласить Юленьку к себе, но низ живота сладостно ныл от вчерашних утех с путанами, и он раздумал.
На работе в фирме внимательно пролистал входящие и исходящие бумаги, вызвал на ковёр десяток сотрудников, и понял кто именно стучит налоговикам и бандитам.
Первый вице-президент… Васька Шелопутин. Он давно уже на Пашино кресло метил.
Визит на дом к Васеньке решил отложить на ночь.
6.
Гориллья сущность сделала Пашу умнее и злее.
Он поразился себе прежнему.
Как дурно он вел дела! Каких подчиненных нанял! И какой же он был рохля!
О стукаче Васютке можно было догадаться гораздо раньше.
Ничего, теперь он всех будет держать в ежовых рукавицах. Точнее — в горилльих лапах.
На “Альфа-Ромео” возвращался домой, руля и исключительной легкостью. Лавировал между автомобильными заторами, как гонщик “Формулы- 1”.
Страшно хотелось есть.
Жутко хотелось бабу.
И руки чесались разобраться со стукачом Васькой.
Дома оказалась Юлька.
Сграбастал и овладел ею прямо в прихожей.
Потом кинулся к холодильнику.
Проглотил кастрюльку щей со свиными косточками, слопал заливную щуку, закусил пловом с бараниной.
Глянул на руки — стала отрастать шерсть.
Быстро выпроводил Юленьку, на часок прикорнул, и уже в своем величавом горилльем обличье поскакал к стукачу Ваське.
Убивать его не хотел. Но напугать до смерти — любо-дорого.
Вася жил холостяком, и в этот час мирно почивал в огромной кровати.
Паша стряхнул его с постели, схватил за ногу, вертолетным пропеллером закрутил под лепным потолком.
От ужаса Васька онемел, и в комнате раздавался лишь свист рассекаемого воздуха.
Обморочного Ваську кинул в кровать, а сам озорным припрыгом к налоговикам.
На пулеметные очереди нарываться не хотелось. Поэтому пробрался в величественное здание через форточку.
Отвел душу!
Перекувырнул столы, расколотил хрустальные люстры, сейфы сбросил в отхожее место.
Прибежавших на шум охранников слегка покрутил, как стукача Ваську, а потом их бесчувственные тела развешал на крюках разбитых люстр.
В довершение всего проник в кабинет главного начальника и на его столе наложил отменную кучу.
Пищеварение-то у горилл — завидное!
7.
В следующую ночь операцию устрашения проделал с бандитами. Самого крестного отца пустил в неглиже по улице, подзадорив смачным ударом под зад.
Жизнь налаживалась.
Конкуренты стали тише воды. Налоговики не заикались о проверках. Бандюки предлагали безвозмездную крышу.
А Васька Шелопутин, весь в зеленке и пластырях, стал рьяно стучать на сотрудников.
Пашина фирма прибавляла час от часа.
Даже западные воротилы, акулы и койоты забугорного бизнеса, стали искать с Павлом дружбы.
— Почему мы добились столь сокрушительных успехов? — вопрошали подчиненные на общем собрании.
— Господа, — улыбнулся Паша, — раскрою вам маленькую тайну.
— Ну?!
— Я стал гориллой.
Легкий смешок прокатился по рядам.
Босс, как известно, большой шутник…
А гориллья сущность стала проявляться в Паше, увы, все реже.
В неделю раз, не чаще.
Смотаться на Гавайи? Нарвать еще плодов кактуса?
— Милый, — Юленька прижалась к нему грудью, — что-то ты стал холодным. Я так скучаю по твоему ураганному сексу.
— Разве? Я полон сил.
— Вот и поцелуй меня. Сюда и сюда. Крепче. Ну, же!
— Слушай, лапушка, а смотаться ли нам на Гавайи?
Капсула 16. МЕДНЫЕ ТРУБЫ
1.
Семён Рокотов, малоизвестный поэт-песенник, по вечерам выходил на троллейбусную остановку, что рядом с домом, затаривался пивком, и сидел на лавочке, наблюдая за народом.
Чего тут только Сеня не нагляделся! И заздравных весельчаков, возвращавшихся со свадебной попойки. И грузно хмельных с похорон. И страстно целующиеся влюбленные парочки. И подслеповатых, шаркающих пенсионеров. И всадников с парка культуры на лошадях и даже пони.
Однажды ближе к полуночи к Семену подсел рыжий парень с живописным синяком под глазом. Представился Василием Пучковым.
— Угости, я? — попросил новый знакомый.
— Пиво?
— Боже упаси! Водочку! Только возьми поллитровку. Я пью много.
Сеня смотался в ближайший шандал. Себе прихватил три пивка, а Васе “Московскую” и сухарики.
Крышку беленькой Василий скрутил огромной ручищей. Глотнул из горла. Потер брюхо:
— Хорошо легла!
Сеня посмаковал пиво, спросил:
— Дома чего?
— Жена выгнала. Хотела отобрать загашник.
— Ничего… Наладится.
Вася болтанул бутылку, вытянул почти до донышка, озорно захрустел сухариками:
— Ничего не наладится. Из Чечни я. Психика неуравновешенная. К мирной жизни никак не привыкну.
— Вернись в Чечню.
— Пытался. Врачи сказали, с башкой у меня чего-то. После контузии.
Семен опасливо отодвинулся от Василия.
