Зазвонил телефон. Это был Даниэль, муж Кати. Сестра ушла в соседнюю комнату, и мать, воспользовавшись этим, тут же попросила меня уделять ей побольше внимания. Почему, интересно, всегда так получается, что именно я должна уделять внимание сестре, а не наоборот, хотя она на пять лет старше меня? Мать утверждала, что у Кати какие-то проблемы с мужем.
— Звони ей иногда — это все, чего я прошу.
— Ты прекрасно знаешь, почему я редко ей звоню.
— Да, но давай забудем прошлые дела… и вообще, я не хочу больше ничего слышать. Не будь неблагодарной! Как вспомню, сколько я сделала для тебя…
— А кто заставлял тебя учиться? Кто настоял, чтобы ты продолжала заниматься танцами, когда ты хотела их забросить? Кто аплодировал тебе громче всех, когда ты стояла на сцене в своем розовом платьишке в самом углу, потому что была самая неспособная из всех! И кто был твоей самой рьяной болельщицей во время гандбольных матчей, пока ты металась туда-сюда, но так ни разу и не прикоснулась к мячу! А когда ты была маленькая, кто во время отдыха в Турции объехал чуть ли не всю страну, чтобы купить тебе молока?
О да! Молоко! Этот незабываемый долг навсегда оставался между нами. Конечно, позади него возвышался и другой, необъятный, неоценимый. Его я никогда не смогу отдать, и он преследует меня постоянным чувством вины, потому что от этого никуда не деться: мать дала мне жизнь.
29
Наконец мама уехала. Я не стала рассказывать о нашей ссоре с Николя — это доставило бы ей слишком большое удовольствие и возможность вмешиваться в мою жизнь так же, как в жизнь Кати.
Я уложила Леа в комнате маленького Жозефа и сама вытянулась на кровати, чувствуя себя полностью разбитой.
Моя сестра тихо вошла в комнату и села в кресло. После двух родов она располнела, а прежде была такой худенькой. У Кати двойной подбородок и крупные формы, которые она скрывала под просторными блузками. Шиньон и очки придавали ей вид стервозной учительницы.
Я вспомнила о ссорах с сестрой раньше, когда мы еще жили в одной комнате. Из-за разницы в возрасте наша жизнь в те времена тоже была совершенно непохожей. Я поступила на философский факультет, выбрав учебу в университете, которая казалась мне нескончаемой и не доставляла большого удовольствия. Катя в те времена уже начала карьеру скрипачки, но забросила ее после рождения первого ребенка.
Вначале она завидовала младшей сестре, потому что мне доставалось все родительское внимание. Потом все стало наоборот. Я со временем превратилась в толстого неуклюжего подростка, а она, стройная и гибкая, день ото дня становилась все красивее: черные как смоль волосы, ниспадавшие до пояса, зеленые глаза, тонкий изгиб бровей и ослепительная улыбка. Я носила брекеты на зубах, чтобы их выпрямить, и нелепые круглые очки, выбранные, разумеется, моей матерью. В те времена внимание уже всецело было направлено на старшую дочь, а мне мать постоянно говорила: «Запомни хорошенько: если женщине с внешностью не повезло, она должна брать интеллектом!»
— Послушай, Барбара, — сказала Катя своим серьезным тоном, абсолютно лишенным эмоций, — что ты здесь делаешь?
— Я ушла от Николя. В последнее время мы постоянно ссорились. Меня это достало…
— О господи, и ты тоже!.. Я вот довольна, что Даниэль с детьми уехали. Теперь у меня будет хоть немного времени подумать о своей жизни… Скоро все изменится. Ты знаешь, мы собрались переезжать…
— Вот как? И куда?
— В Блуа.
— В провинцию!
— А почему бы нет? Париж — не единственный город на свете, знаешь ли. Здесь я чувствую себя одинокой, не знаю, чем себя занять. Теперь, когда дети уже подросли и ходят в школу, мне скучно. Я бы дорого заплатила за то, чтобы найти себе дело.
— Понятно… Но Блуа все-таки…
— Это лучше, чем целыми днями крутиться здесь, где нечем дышать… Жить тут с ребенком, — добавила она, — настоящий стресс. Чуть позже ты меня поймешь.
Итак, все продолжалось по-прежнему. У нас никогда не было ни общих мнений, ни общих вкусов, и я с сестрой никогда ни в чем не сходилась. Но при этом мы странным образом всегда находили друг в друге резонанс, словно бы то, что говорила я, заставляло ее пересмотреть свои взгляды — и наоборот.
— Ты же знаешь это выражение: «метро — работа — и бай-бай», — продолжала она. — Ну так вот, ты скоро узнаешь полный вариант: «уа-уа — метро — работа — уа-уа — бай-бай».
— У вас с матерью своеобразная манера поддерживать во мне оптимизм…
— Да ладно, не принимай так близко к сердцу… Я не собиралась тебя грузить, честное слово!..
— Ты со мной никогда особо не церемонилась… Вы с матерью ни разу даже подарка мне не сделали! Всегда считали меня гадким утенком. Постоянно унижали… Не знаю, почему я все это терпела. Впрочем, почему я здесь? Хорошо, я уйду.
— Куда?
— Не знаю.
— Не уходи. Останься здесь. Пожалуйста! — Она пристально смотрела на меня, и вид у нее был серьезный. — Да, Барбара, это правда. Я всегда заставляла тебя расплачиваться за свои собственные проблемы, никогда тебе не помогала и не защищала, как нужно было… Например, стоило тебя предупредить.
— О чем?
— О том, что такое иметь ребенка. Думаешь, моя семейная жизнь всегда была безоблачной? Это для всех нелегко.
— По-моему, ты слишком много взваливаешь на себя. Ты увязла во всех этих своих обязательствах…
— Да, материнство — это обязательства, — сказала она. — У меня муж, двое детей, хорошая квартира, но иногда хочется все бросить и уйти. Возможно ли говорить об этом вслух?
— Нет… то есть да, возможно. Нужно признаться хотя бы себе самой. Я думаю, надо хоть раз набраться мужества и сделать это.
— Значит, ты так и сделала?
— Да, но я не знаю, считать ли это своей победой.
— Почему ты ушла, Барбара?
— Трудно заниматься любовью, нося послеродовой бандаж… Я больше не хочу такой жизни — и не знаю, как от нее избавиться. Я думаю, что я не создана для ведения хозяйства.
— Кому ты это говоришь!.. Я выстроила всю свою жизнь вокруг крошечной семьи, и сейчас мне уже слишком поздно что-то менять.
— Но ты любишь своих детей… Ты счастлива с ними…
— Да, но… ради них я оставила за бортом все — молодость, музыку, женственность…
Я внимательно взглянула на сестру. Со своими волосами, стянутыми в хвост, очками и нездоровой бледностью она вызвала у меня жалость. А еще страх — Катя была скверной карикатурой на меня саму.
— Еще не все потеряно… Посмотрим. Тебе нужно сделать что-то, встряхнуться. Похудеть, заняться спортом…
— Легко сказать.
— Ты ведь записывалась на лекции по истории искусства.
