И она терпеливо сидела и смотрела в темноту за окном. Домик родителей почти примыкал к лесу, из окон на западную сторону никогда нельзя было увидеть кого-то или хотя бы чей-то след, только из кухни и комнаты с камином были видны окна соседей, дом рядом с домом. Их разделяли садики и низкий деревянный забор.
Однажды после сочельника она сообразила, что Миколай должен приходить как раз с этой стороны, поскольку она ни разу ничего не заметила, никаких следов, ни саней, ни копыт, ни ног, а ведь под елкой всегда оказывалось множество больших и маленьких свертков для нее, мамы, папы, тети Ясмины и ее мужа Петруся, который сейчас в Канаде, небольшие подарки для соседей и их сына Лукаша — они приходили после ужина поделиться облаткой. Огонь весело потрескивал в камине, она сидела как зачарованная рядом с большим зеленым креслом, в котором отец устраивался поудобнее и закуривал трубку.
Если уж Миколай действительно приходит со стороны комнаты родителей, то надо постараться подкараулить его. Целую неделю перед Рождеством она была послушной: ведь святой Миколай приходит только к послушным детям, но ей никак не удавалось поймать этот момент. Двери в комнату мама закрывала, а потом появлялись подарки. Но однажды она заметила на полу следы снега, и эти следы вели к беседке… Потом она увидела мокрые ботинки отца и мысленно улыбалась, когда мама быстро-быстро вела ее к окну. Ей показалось, что это произойдет вот-вот — разве она не слышала звон колокольчиков?
И она бежала к окну, сдерживая улыбку, тайна щекотала ее легонько, у нее была своя собственная тайна, о которой она не говорила родителям, чтобы они улыбались и думали, будто она верит в святого Миколая и оленей. А ведь она радовалась, потому что заметила мокрые от снега ботинки отца, — ведь это означало, что папа ее любит.
А перед этим, в день перед сочельником, вместо того чтобы пойти спать, она потихоньку пробралась в кухню, чтобы еще раз вдохнуть пряный запах коврижки, которую мать разворачивала и перекладывала из кладовой, где она хранилась целых две недели, в буфет. Пахло медом и мускатным орехом.
Это было так давно. Она старалась отгородиться от своих воспоминаний, но скрипучие доски позволили картинкам, которые она хотела забыть, проникнуть сквозь ее сомкнутые веки.
Отец с матерью, обнявшись, — дочурка, наша дочурка, моя дочурка; отец отпускал маму, а ее поднимал высоко-высоко — так, чтобы она могла достать с верхней ветки елки длинную конфету, завернутую в золотую бумагу; нет, не надо, ну пожалуйста, мы же договорились. Мама хмурилась — ничего от нашей елки не останется. Бери, бери, ободряли смеющиеся глаза отца. Она неловко хватала конфету, елка дрожала под ее маленькими ладошками; подожди, говорил отец, подожди. Он отвязывал темную нитку, мама уже не делала вид, что сердится, а сахар медленно таял в ее ладони, в то время как вторая половина конфеты исчезала во рту.
Она открыла холодильник — тусклый свет маленькой лампочки осветил ее ноги. Стакан молока поможет уснуть. Какая ерунда! Надо выпить таблетку мелатонина, возможно, это поможет ей успокоиться, как помогает в любой другой день в году, когда до Рождества далеко.
Закрыла холодильник. Разве не она первая поняла, что объем продаж уменьшается, если женщина в рекламном ролике заглядывает в холодильник и долго показывает все имеющиеся в нем полочки и емкости? Показывает и говорит, как все удобно устроено: тут место для масла, тут для яиц, сюда бутылки, сюда мясо, а вот морозилка, такая удобная, такая чистенькая, такая вместительная. Почему же объемы продаж сокращаются?
И быстро ли она это поняла? Поняла, что холодильник в рекламном ролике должен быть закрыт. Он не может долго стоять открытым. Он сломается. Перестанет выполнять то, что от него требуется. А что требуется от холодильника? Вырабатывать холод. Поддерживать низкую температуру. Женщина из рекламы, восхищаясь голубыми эстетичными полочками, невольно размораживает холодильник. Насколько быстро она это поняла? И не тогда ли она стала директором по маркетингу? Менеджером по рекламе? Самым авторитетным специалистом в этой области?
ХОЧЕШЬ БЫТЬ МОЛОДОЙ? ХОЧЕШЬ БЫТЬ КРАСИВОЙ? ХОЧЕШЬ БЫТЬ НЕЗАВИСИМОЙ? ТЫ ЭТОГО ДОСТОЙНА!
Шампуни, порошки, телевизоры, салфетки, автомобили, экскурсионные туры, туалетная бумага, краска для волос.
Великая актриса и стиральный порошок. Актриса Секс-бомба и первая ссора с шефом.
— Не так надо делать рекламу! Не так!
— А как? Как вы себе это представляете?
— Она оставляет следы губной помады не для того, чтобы потом их отстирывать. Мужчины захотят сохранить след на память, это глупо!
— Но ведь это женщины стирают рубашки, правда?
— Секс-бомба оставляет следы вовсе не для того, чтобы потом их нашла жена!
— Этот порошок тебе поможет! Именно об этом и говорит реклама!
— Поможет изменять? Женщины не хотят этого! Они думают по-другому!
— Ошибаешься!
— Да они не только думают по-другому, но и чувствуют по-другому!
— Хорошо, и что же вы можете предложить взамен?
Ролик был снят. Секс-бомба извивалась в объятиях мужчины, помадные пятна алели на белоснежной рубашке.
ВОТ ПОРОШОК, КОТОРЫЙ ВСЕ ОТСТИРАЕТ!
А следующий сочельник был уже без отца. Зеленое кресло отодвинули к окну, никто на нем не сидел.
В тот день мать держала ее за руку, голос дрожал от слез.
— А ребенок? Почему ты не думаешь о нашей дочке?
— Я уверен, ты о ней позаботишься. Ей будет с тобой хорошо.
— Папа, а куда ты идешь? Когда ты вернешься?
— Посмотри на нее, взгляни на меня, ты не можешь так с нами поступить!
— Когда ты вернешься, папочка, можно мне пойти с тобой?
— Скажи это, скажи ей сам, что ты нас больше не любишь! Ты еще пожалеешь!
— Папа, куда ты идешь, папочка, не уходи!
— Иди в свою комнату, папа больше нас не любит!
— Не шантажируй меня!
— У тебя нет сердца! Наталья, иди в свою комнату! Папа больше не хочет тебя знать!
— Не втягивай ребенка в нашу ссору, не настраивай ее против меня!
Дверь захлопнулась.
Больше никогда не будет мокрых ботинок в прихожей. Тетя Ясмина всхлипывает в сочельник, ее лицо склоняется слишком близко.
— Бедная, бедная моя деточка…
Она вовсе не была ее деточкой, она была папиной дочуркой!
— Мы не подождем папу? Тарелка ведь для него стоит…
Мать встает из-за стола, от елки, и уносит пустую тарелку для случайного гостя. Плач матери на кухне, тетя Ясмина бежит вслед за матерью. Дядя неловко пытается исправить ситуацию:
— Идем, Натулик, разожжем огонь.
Она не любила, когда ее называли Натулик, она была Наталией, Талией. Натулик было похоже на нулик, а она не хотела быть нуликом, она была папиной принцессой, а не пустым местом.
