Дали рубль.
* * *
В мае шли дожди, небо рвали молнии, и Наташа из дома почти не выходила, просиживала часами то у себя, закрывшись и прислушиваясь, как Мазут с Саркисом «изучают английский» в соседней комнате, то сидела на шестом этаже в гостях у Тани Дубининой или у Нины Ивановны, квартиры которых были расположены напротив.
ДЫХАНИЕ ЛЮБВИ
Так повелось, что мужчинам нравятся женщины, а женщинам — мужчины. И не по правилам или какой плановой разнарядке. Абсолютно случайно нравятся, просто пересекутся взглядами в воздухе и, как говаривала одна не ахти какая умная бабка, снюхались!
Вот так Альбина и новый участковый Витя Иншаков совершенно случайно продолжили знакомство с обычного скандала. А что? Неплохой способ завести дамочку или взбудоражить мужика.
Все было, как обычно. Виктор Иванович разносил повестки по участку, третья была — Альбине Яроцкой, из Замоскворецкого суда, где шло слушание дела о ее выселении из пентхауза на Кутузовском проспекте, в котором она до сих пор была прописана. Дети Натана Яроцкого выселяли мачеху из 10-комнатной квартиры с шумом и треском. Альбина же в суд не ехала, предпочитая не встречаться с тремя сыновьями Натана в вонючих судебных коридорах. Раз квартира по документам принадлежит фьючерсному фонду «Натаниэль», никакая прописка не спасет ее от выселения. «Пусть побесятся! — решила она. — Я и так там не живу… С чего бы это я стала им помогать выгонять меня?! Сволочи! А деньги у меня есть…»
Альбина смотрела на нового участкового в глазок через дверь, сделав две веселые фиги и помахивая ими. Глаза ее сверкали!
Участковый Виктор Иванович Иншаков тем временем стоял у той же двери и жал на звонок. Интуиция его вопила: гражданка Яроцкая была в квартире, но не желала получать повестку, хотя была гражданкой, а все гражданки, как известно, должны и обязаны получать повестки и прочие пригласительные билеты в суды по первому требованию разных органов.
Виктор Иванович, несмотря на свои 23 года, которые жил на белом свете, был очень исполнительным участковым милиционером. Своей серьезностью он мог дать фору даже Автандилу Георгиевичу, под началом у которого работал. Витя Иншаков увлеченно жил, учился, начал работать в Соборске, приехал по служебной необходимости в Полежаевск и продолжил работу в милиции. Неторопливо, с изучением дела, честно и спокойно глядя в настоящее и будущее хитрыми молодыми глазами. Жаль вот только, контингент несознательных граждан на вверенной ему половине участка был значительно больше, чем несколько законопослушных человек.
Виктор Иванович постоял с пачкой повесток у квартиры 48 еще одиннадцать минут и решил устроить пожар, чтобы выкурить Альбину Хасановну Яроцкую из ее норы, как образно подумал Витя, и легким шагом покинул лестничную площадку четвертого этажа.
Через двадцать минут, с глазами, как у стрекозы, по лестнице сновала и звонила Кокуркина Дарь Иванна, которая первая «узнала про пожар»:
— Пожар! Пожар!.. — делилась новостью со всем подъездом Дарь Иванна. Отовсюду с паспортами и орущими кошками в одеялах выбегали и мчались на улицу люди, все, кроме Альбины Хасановны Яроцкой.
— А как хорошо все начиналось, — с удивлением выглядывал из-за мусоропровода Виктор Иванович.
— Наверное, зря я газету поджег. Может, и правда ее дома нет?
И тут на лестницу вышла Альбина.
Оглядевшись и понюхав воздух, она хихикнула, топнула ногой и хотела, было, вернуться обратно, но была схвачена за локоть старшим лейтенантом милиции, и удержана на месте, несмотря на попытки стряхнуть участкового.
— Нарушаете, гражданочка!
— Насилуют! — звонко сообщила всему миру Альбина Хасановна.
— Кого? — не понял Иншаков и оглянулся, а вдова вырвалась, оставив клочок атласа в сильных и мужественных руках Виктора Ивановича. Отскочила и взглянула: КТО покусился на ее свободу выходить на лестницу в любое время суток с мусорными ведрами?
— Ах! Это вы! С гнусными намерениями! — выпалила Альбина, прикусив в пылу борьбы изрядную часть языка.
— Гнусные мужчины делают гнусные предложения, — торжественно сказал участковый Иншаков, достав повестку и журнальчик. — Распишитесь, гражданочка. Вам назавтра в суды-с.
— Я вам дверь не открывала, потому что вы — маниак, — расписываясь в журнале, вкрадчиво сказала Альбина.
— Я — из милиции, — как глухой громко сказал красный до ушей Витя. — Из органов. И не хулиганьте тут словами.
— Уже и про органы заговорили? Точно — маниак!
«Красиво улыбается», — отметил Витя и ушел.
— Я что, похож на насильника? — прямо от квартиры, где жила Яроцкая отправился в следственный отдел Иншаков В.И.
— Вылитый! — без раздумий ответила ст. следователь Палкина, тоже командированная в Полежаевск из Соборска на укрепление.
— Я?! — потеряв от душившей его обиды голос, удивился ст. лейтенант Витя Иншаков.
— Ты!! — раскладывая на столе папки, выговорила еще горячей Татьяна. — Ты, Витя, иди лучше к себе на участок, ты же участковый, вот и иди… Ну что мне от тебя покоя нет? Ты мне в Соборске еще знаешь, как надоел?
— Знаю, — машинально ответил Иншаков, который в течение года делился, как с товарищем, с Палкиной подробностями — как его бросила Нинка Турищева.
— Вот и иди, давай, поворачивай оглобли и ножками-ножками, а то я сейчас тебя дыроколом по головке стукну.
ИХ ИЩЕТ МИЛИЦИЯ
Два упыря Мазут и Саркис тоже искали счастливого обладателя денег Достоевской. Они буквально просвечивали своими черными глазами каждого из жителей подъезда, начиная с восьмилетних и до бесконечности. А что? Сейчас такая малышня пошла, будь здоров! Им на жвачку страшные деньги нужны! — трогая шишку на голове от камешка, посланного ему в голову хулиганствующим мальчиком, сопел Мазут; Саркис посмеивался.
И когда кто-либо из жителей подъезда шел домой мимо их окна к заветной двери, они обсуждали — в чем он уходил и в чем вернулся?
Ведь при таких сумасшедших деньгах, что сделает абсолютно любой житель голубой планеты — совершит променад и накупит всякой всячины — от носильного белья и меховых стелек в валенки родной бабушке до машины «Джип».
Но пока никто, никто и никто своим шибко нарядным видом не показал наличие тех ДЕНЕГ!
ТРОГАТЕЛЬНЫЙ МУЖЧИНА
Прошел месяц после ограбления Достоевской. Было утро. Пели пташки и прочие птички.
Старый гей Коцюбинский был очень похож на старую девочку. С бритыми аккуратными щечками, отливающими синевой, добрыми глазками и вечным насморком мужчины с нетрадиционной любовью.
И что? При нем всегда имелся чистый наглаженный и вкусно пахнущий платок.
Гей, его звали Гена, аккуратно промокал им нос и шел по жизни дальше. Редактор, литературовед, превосходный критик — профессия одиноких женщин. И он тоже был в основном одинок, да.
