Помаленьку пишу. Мой «старик» Ундервуд отправлен на пенсию, и ныне я набиваю тексты на электрической машинке. У неё нет обычной каретки. Шарик какой-то вместо неё.
За всю свою профессиональную жизнь я написал более тридцати научных работ – эссе, статей, и даже одну книгу.
Теперь я пишу сказку. Сижу в кресле работы немецких мастеров XIX века, справа от меня стоит манекен в кольчуге и шлеме. С некоторых пор он имеет имя – Спиридон. И кажется мне, что Спиридон нет, нет, да подмигнет мне.
Это рисунок мальчишки.
Пусть всегда буду я.
«Ах, как годы летят…».
Нашему с Лайлой сыну семь лет.
Это не вещица. Это штучка. Взрывная штучка!
Искус. Изыск. Исход
Басня
Петр Петрович Олонецкий, практикующий врач, вдовствующий молодой мужчина тридцати семи лет от роду, живущий на съемной квартире в районе новостроек, был приглашен к Анне Ивановне Бородиной, в девичестве Ачинской, на громкое чтение её нового романа «Вилла Кокто» к семи часам после полудня. «Прошу не ужинать. После читки будет накрыт стол», – добавила к приглашению сестра Анны Серафима Ивановна Ачинская.
Свой род сестры ведут с той поры, когда на берегах основных водных путей Иртышского, Обского и Енисейского бассейнов стали основываться русские казачьи охранные крепости – остроги, а Киргизские кочевники, жившие разбоем, вытеснялись на юг отрядами казаков томских воевод. Те же основывали все новые и новые крепости. 25 июля 1641 года был основан Ачинский острог на реке Белый Июс. А после пожара 1683 года перенесён на реку Чулым (приток Оби) при впадении в неё речки Ачинки. Оттуда и название города. Третьего по величине в Красноярском крае.
Если Анна Ивановна успела сходить замуж, развестись и обрести поклонника, то сестра её, на год младше, по сию пору пребывала в девках. Не то, чтобы она была девицей. Отнюдь. Её привлекательность известна была далеко за пределами мастерской, где она расписывала ткани батиком, и квартиры, где она жила с сестрой.
Обе отличались великим ростом, хорошим костяком и классическими формами. В Анне было метр семьдесят сантиметров. Сима была на два сантиметра ниже.
Анна вот уже семь лет занята писательством. Издательство «Ретропроктим» издало её книгу стихов «Три метра над небом». Ныне Анна пишет роман.
Господин Бородин, чью фамилию она носит, оставив её как жену, не оборвал с ней сношений как с литератором. Он ссуживал её деньгами, помогал с поездками в Западную Европу.
Серафима сестре не завидовала: «Иждивенчество и от него зависимость претит мне, как потомку казака ачинского». Так говорила и старалась скрыть глаза.
Петр Петрович специально закончил прием больных на два часа раньше, отказав двум ранее записанным пациенткам, чтобы успеть домой и переодеться. Если на службу в частной клинике молодой вдовец ходил в обычном партикулярном платье (костюм «двойка», светлая сорочка и галстук, повязанный строгим двойным узлом), то на квартиру к сестрам он надевал вельветовую толстовку, рубашку с воротом апаш, под которым повязывался шелковый платок.
Считалось, что рубашки с таким воротником носила Парижская шпана, апаши.
Брюки кроя полуклеш и ботинки типа Джимми дополняли наряд Петра Петровича, направляющегося в компанию сестер Ачинских.
Серафима Ивановна Ачинская трудилась в мастерской по раскраске тканей батиком и потому, а может быть из-за чрезмерного курения, постоянно подкашливала. Знакомые жалели её и старались при посещении дома сестер чем-нибудь угостить вкусненьким сестру Серафиму, забывая о сестре Анне. Серафима в мастерской, дома Сима особо любила рахат-лукум и козинак.
Петр Петрович загодя ехал в центр. Там в магазине, отчего-то названным как дом свиданий – «Восточные сладости», покупал эти сласти.
На башне бывшего Городского Собрания, где теперь расположились Агентства по недвижимости и турпоездкам, часы показывали без двадцати семь вечера, когда Петр Петрович в коротком плаще, в кепи на голове и с пакетом в руке сошел с троллейбуса.
Моросил дождь. Влажность воздуха превышала все допустимые санврачом нормы. Прохожий городской народ, не задерживаясь у светящихся витрин, спешил, спешил.
Петр Петрович не спешил. Ему надо еще купить цветы для Анны Ивановны.
«Сласти для Симы, цветы для Ани», – напевает про себя практикующий врач гинеколог. Отчего ему дождь и ветер не помеха? Он в предвкушении встречи с сестрами. Нет. Он не влюблен в них. Ему ли, врачу, не знать, что есть влюбленность и чем она чревата? Если Анна вызывает у него чувство трепета, как перед вазой тонкого костяного фарфора, то сестра её Серафима определенно носит в себе мощный заряд эротики. Североамериканцы, yankee, это обозвали как многое другое, по-собачьи. Sexapply.
Петр Петрович при виде всего лишь лодыжки Серафимы готов припасть к её устам в долгом страстном поцелуе.
Объяснимо то состояние, в котором находиться мужчина, направляющийся в гости к ним.
В павильоне, где девушка Маша торгует цветами, парит и приторно душно.
– Как вы просили, мы заказали орхидею. А вы так взволнованы! – Все женщины тонко чувствуют это состояние мужчины. Нюх у них, что ли, такой?
Скоро совершив покупку, Петр Петрович благодарит Машу продавца.
Маша остается в душном павильоне, а Петр Петрович, нагруженный вдобавок к пакету коробочкой с цветком, уходит. На башенных часах без пяти семь вечера. А дождь все сыплет с неба свою мокрую пыль. А прохожие все спешат мимо Петра Петровича. Мимо, мимо.
Дом на улице, которую за двести лет переименовывали трижды, как будто врос в землю – таковы «культурные» наслоения веков. Изначально тракт. И был он грунтовый. Потом брусчатка. За ней деревянные плашки, которые уплыли в наводнение. И, наконец, асфальт. Была она трактом и имела имя Саарский тракт. Стала улицей, и обозвали её Гренадерским проездом. Пришли к власти рабочие и крестьяне. Дали ей имя одного из вождей Французской революции – Робеспьера.
Вход в квартиру, где живут сестры, особый. Дверь врезана впритык к стене. Так получилось вследствие «уплотнения», когда огромную во весь бельэтаж барскую квартиру разделили на две. Стену, разделяющую две половины прежних хором, поторопились сложить горе строители, и потому в ней остались прорехи. По законам гидроакустики эти лакуны превратились в превосходные передатчики звуков. И что характерно – звуки проникали в половину, где жили сестры. Не наоборот. А так как за стеной жил музыкант, то сестры постоянно слушали рояль.
