На пятнадцатый день случайно повстречал Джонни. У того был отпуск, и он без дела слонялся возле кафе «Флора», облюбованного гомосексуалистами, а в последнее время еще и художниками. Джонни страшно ему обрадовался и потащил за столик. Они заказали виски. Антуана забавляло, как горделиво Джонни приветствовал своих знакомых. Антуан знал, что красив, но не придавал этому ни малейшего значения.
– Как поживает Люсиль? – осведомился Джонни.
– Не знаю.
Джонни рассмеялся.
– Я так и думал. Вы правильно поступили, порвав с нею. Она очаровательное, но опасное существо. В конце концов она сопьется, а Шарль будет с нею нянчиться.
– Почему вы так решили? – спросил Антуан с напускным безразличием.
– Да она уже начала спиваться. Один мой приятель видел, как она надралась на пляже. Но удивляться тут нечему.
Заметив выражение, с каким сидел Антуан, он снова засмеялся:
– Только не делайте вид, будто не знаете, что она была в вас влюблена. Это за версту в глаза бросалось. Что с вами?
Антуан хохотал и не мог остановиться. Его переполняли счастье и стыд. Боже, какой он глупец! Ну конечно, Люсиль его любит, помнит о нем! Разве они могли быть так счастливы вместе, если б она не любила его? Как мог он оказаться таким мрачным, эгоистичным дураком? Она любит его! Не забыла! Из-за него она потихоньку спивается. Наверно, думает, что это он ее забыл. А он все эти пятнадцать дней ни о чем другом думать не мог. Она страдает из-за его глупости. Надо немедленно ехать к ней, все объяснить. Пусть будет так, как она захочет, лишь бы обнять ее, вымолить прощение. Где находится Сен-Тропез?
Он вскочил.
– Да успокойтесь же, – тщетно взывал Джонни. – У вас взгляд буйнопомешанного.
– Простите, – бросил на ходу Антуан. – Мне надо срочно позвонить.
Он чуть не вприпрыжку понесся домой. Полаялся с телефонисткой, недостаточно толково объяснявшей, как звонить по автомату в департамент Вар. Он принялся обзванивать местные отели. В четвертом по счету ответили, что мадемуазель Сен-Леже действительно проживает, но сейчас на пляже. Он попросил соединить, когда она вернется. Он прилег на диван и стал ждать, положив руку на телефонную трубку, как Ланцелот Озерный на эфес меча. Он был готов ждать два часа, шесть часов, всю жизнь. Он был счастлив как никогда.
В четыре телефон зазвонил, он сорвал трубку.
– Люсиль? Это Антуан.
– Антуан, – мечтательно, как во сне, протянула она.
– Нам надо… Я хочу тебя видеть. Мне можно приехать?
– Да, – ответила она, – когда?..
Хотя голос ее звучал спокойно, по отрывистой краткости фраз он почувствовал, что нечто чудовищное, жестокое, пятнадцать дней пытавшее, корежившее, истязавшее их обоих, отступает. Он смотрел на свою руку, удивляясь, что она не дрожит.
– Может, я успею на самолет. Я выезжаю прямо сейчас. Ты сможешь встретить меня в Ницце?
– Да, – выдохнула она и после секундного колебания спросила: – Ты дома?
Прежде чем ответить, он трижды пропел в трубку ее имя: Люсиль, Люсиль, Люсиль.
– Приезжай скорей, – сказала она и повесила трубку.
Только теперь Антуану пришло в голову, что там может быть Шарль и что нету денег на билет. Но все это промелькнуло между прочим. Сейчас он был способен ограбить прохожего, убить Шарля, сам усесться за штурвал «Боинга». В половине восьмого стюардесса предложила желающим полюбоваться в иллюминатор Лионом. Но Антуану было не до того.
Повесив трубку, Люсиль закрыла книгу, достала из шкафа свитер, захватила ключи от машины, взятой Шарлем напрокат, и спустилась вниз. На ходу она ободряюще улыбнулась своему отражению в зеркале гостиничного холла. Так улыбаются казавшемуся безнадежным больному, который нежданно выздоровел и выписывается из больницы. Она подумала, что надо ехать очень осторожно – дорога извилистая, да и покрытие плохое. Лишь бы по пути не попалось какой-нибудь глупой собаки или встречного лихача. Их свиданию с Антуаном ничто не должно помешать. Она гнала от себя все мысли, кроме заботы об этих мелочах. До самого аэропорта она усыпляла себя словесным наркозом, возводила стену от самой себя. Первый рейс из Парижа прибывал в шесть. Хотя было абсолютно нереально, чтоб Антуан на него успел, она вышла встречать. Следующий самолет ожидался в восемь. Люсиль купила какой-то детектив и поднялась в бар на втором этаже. Тщетно она пыталась вникнуть в похождения частного сыщика. Герой был проворен и забавен, но ей было не до него. Ей доводилось слышать выражение «трудное счастье», однако на собственной шкуре она испытывала это впервые. Она чувствовала себя такой усталой, разбитой и измученной, что испугалась: вдруг не выдержит и хлопнется в обморок или заснет, сидя на стуле. Она позвала гарсона и сообщила, что встречает пассажира с восьмичасового рейса. Похоже, эта информация мало его заинтересовала. Но ей стало спокойнее: теперь, если с ней что случится, гарсон предупредит Антуана – она не представляла себе, каким образом, но это уже не важно. Ей хотелось все предусмотреть, принять все возможные предосторожности, чтоб не спугнуть то новое, хрупкое, что в ней зарождалось, – счастье. Она даже пересела за другой столик, чтоб лучше видеть часы и слышать объявления. Когда она закончила старательно и бессмысленно перебирать глазами черные знаки букв, так и не вникнув в их смысл, и захлопнула книгу, было еще только семь. Какая-то женщина со слезами на глазах целовала раненного, но одержавшего верх детектива в больнице Майами. Сердце болезненно ныло.
Прошел еще час, а может, два месяца или тридцать лет, прежде чем появился Антуан. Он вышел первым, поскольку не имел багажа. Они шагнули навстречу друг другу. Люсиль заметила, что он похудел, побледнел и плохо одет. Шевельнулась рассеянная мысль, что на деле они едва знакомы, и еще – что она любит его. Он неловко приблизился. Несколько секунд, не поднимая глаз, они держались за руки, потом пошли к выходу. Он что-то пробормотал насчет ее загара. Она вполне по-светски выразила удовлетворение, что он добрался благополучно. Они подошли к машине. Антуан сел за руль, она показала, где у этой модели стартер. Было тепло. В воздухе пахло морем и бензином, ветер колыхал верхушки пальм вдоль дороги. Несколько километров они проехали молча, даже не задумываясь, куда именно едут. Антуан остановил машину и привлек ее к себе. Он не целовал ее, просто прижимал, обхватив руками. Так они и сидели, щека к щеке. Люсиль готова была расплакаться – так ей вдруг сделалось легко. Потом он заговорил очень тихо и очень нежно, как с младенцем:
– Где Шарль? Теперь ему надо все сказать.
– Да, – согласилась она. – Но Шарль в Париже.
– Мы уезжаем ночным поездом. В Каннах есть ночной поезд?
Она кивнула и слегка отодвинулась, чтобы посмотреть на него. Он придвинулся ближе и поцеловал ее. В Каннах они взяли билеты в спальный вагон. Ночь была полна перестуком колес, криками поездов, постукиванием молоточков в руках обходчиков. Они заботились, чтобы колеса были в порядке, чтобы поезд благополучно пришел в Париж, заботились об их судьбе. Казалось, поезду нравится мчаться изо всех сил. Локомотив точно сошел с ума, и адские вопли исторгались из его груди, будоража сонные равнины.
