...Меня встревожило, что он спросил о моем дневнике. До сих пор делал вид, что не знает о его существовании, почему же теперь вдруг заговорил о нем? Из-за сумбура в мыслях забыл, что ему положено не знать? Или его слова означали: «Мне уже нет нужды притворяться»? Но когда я, растерявшись от неожиданности, ответила, что дневник не веду, он сказал: «Ну, конечно...» – и так странно улыбнулся, что мне послышалось: «Кончай эту комедию!» ...В любом случае он явно хотел узнать, продолжаю ли я вести дневник после его инсульта, а если так, наверняка будет настаивать, чтобы я дала ему почитать. В нынешнем своем состоянии сам читать он не может, поэтому, очевидно, и обратился ко мне, втайне надеясь, что я позволю... Я должна быть готова к тому, что он попросит об этом прямо. Вполне можно показать ему дневник с января по шестнадцатое апреля. Но ни в коем случае то, что написано после семнадцатого. Скажу так: «Ты все время украдкой заглядывал в мой дневник, поэтому скрывать мне нет смысла, но и показывать нечего. Если все же хочешь прочесть, пожалуйста, но сам увидишь, дневник заканчивается шестнадцатым апреля. С тех пор как ты слег, я была слишком занята уходом за тобой, мне было не до дневника, да и писать теперь не о чем». Надо успокоить его, показав пустые страницы с семнадцатого апреля. Я купила бумагу, чтобы разделить дневник на две части, до шестнадцатого и после, и переплести по-новому...
…Из-за того что ходила на рынок, не поспала днем, поэтому, вернувшись к пяти, почти полтора часа провела наверху. Спустившись в половине седьмого, прихватила с собой дневник и положила в ящик комода в гостиной. Тосико ушла после ужина в восемь. В десять отправила Коикэ на второй этаж В одиннадцать шаги в саду.
25 апреля
...В полночь, проводив его, заперла дверь кухни. Затем около часа сидела возле больного, прислушиваясь к храпу. Убедившись, что он крепко уснул, вошла в гостиную и занялась переплетом дневника. Разделила надвое, часть с записями до шестнадцатого апреля положила в ящик комода, часть после семнадцатого отнесла на второй этаж и спрятала в книжном шкафу. На это ушло около часа. В третьем часу вернулась к больному. Спит беспробудно...
В час дня – доктор Кодама. Особых изменений нет. В последнее время давление колеблется между 180 и 190. Кодама покачал головой: «Надо бы еще немного снизить». В дневные часы, как и прежде, не может спать полноценным сном...
...В одиннадцать шаги в саду....
28 апреля
...В одиннадцать шаги в саду...
29 апреля
...В одиннадцать шаги в саду...
30 апреля
...В час дня пришел доктор Кодама... Сказал, что хорошо бы на следующей неделе больного осмотрел профессор Сома...
...В одиннадцать, в саду...
1 мая
...Второе воскресенье после удара. Тосико явилась, как и неделю назад, в третьем часу. Я так и предчувствовала. Удостоверившись, что отец спит, она шепнула: «Отдохни, сходи на рынок». – «Даже и не знаю...» – заколебалась я. «За папу не волнуйся, он же спит... Прогуляйся. Сегодня в Сэкидэн днем нагрели воду, можешь зайти и принять ванну», – сказала она. Я догадалась, что за этим что-то кроется, и сказала: «Ну ладно, отлучусь на пару часов». Около трех взяла сумку и пошла. Направилась прямиком в Сэкидэн. Мадам не было дома, во флигеле был один Кимура. Ему перед этим позвонила Тосико и сказала: «Мадам Окада уехала в Вакаяму, ее не будет до поздней ночи, а я сейчас должна идти к больному отцу. Не будете ли вы так добры присмотреть пару часов за домом? Вечером я вернусь». Вода в ванной оказалась холодной, но зато был Кимура. Впервые за последние полмесяца могли поговорить не торопясь, но оба были во взвинченном состоянии и спокойного общения не получилось... Оставив его, ушла в пять. Времени уже было в обрез – я беспокоилась, как бы не проснулся муж, – в спешке купила снеди на ближайшем рынке и вернулась домой. «Как быстро ты обернулась!» – сказала Тосико. «Что папа?» – спросила я. «Сегодня на редкость хорошо спит. Уже больше трех часов», – сказала она. Действительно, я услышала мощнейший храп. «С разрешения вашей дочери я сходила в баню», – сказала Коикэ. Ее раскрасневшееся лицо сияло чистотой. «Ах, вот как, Коикэ ходила в баню? – меня почему-то это задело. – Не козни ли это Тосико?» – заподозрила я... Вообще-то, с тех пор как муж слег, у нас в доме всего пару раз согревали ванну. И я, и Коикэ, и Бая приблизительно раз в три дня по очереди ходим мыться в общественную баню, а сегодня как раз черед Коикэ, и ничего странного в том, что она уходила, нет. Но может быть, Тосико приняла это в расчет и выпроводила меня, чтобы остаться наедине с отцом? Я опрометчиво не предусмотрела такой возможности. Разумеется, могла бы раскусить ее замысел, зная, как долго Коикэ парится в бане, но когда услышала: «В Сэкидэн нагрели воду...», у меня заколотилось сердце и я потеряла свою обычную бдительность. «Попалась!» – подумала я и, оставив больного на попечение Тосико и медсестры, поднялась на второй этаж, чтобы, как обычно, «вздремнуть после обеда».
Там я немедля достала спрятанный в книжном шкафу дневник и тщательно его осмотрела. Жаль, что не заклеила его липкой лентой, увы, я оказалась недостаточно осмотрительной – как теперь узнаешь, не читали ли дневник без моего ведома?.. Да нет же, мои страхи совершенно безосновательны! – уверяла я себя. Я слишком мнительна. Откуда им знать, что я разделила дневник на две части и вторую часть спрятала в книжном шкафу на втором этаже? Это соображение меня успокоило, и я выкинула из головы... Но когда Тосико в восемь ушла, меня вновь охватило беспокойство. Я пошла в кухню и расспросила домработницу. Поднимался ли кто-нибудь в кабинет после того, как я ушла? Неожиданно Бая сказала: «Да, ваша дочь». По ее словам, минут через пятнадцать после моего ухода Коикэ отправилась в баню, а Тосико вскоре поднялась на второй этаж и через пару минут спустилась, вернувшись к больному. «Кажется, они о чем-то говорили с хозяином», – сказала Бая. «Но ведь он все это время спал?» – спросила я. «Храп внезапно прекратился, – сказала она и добавила: – Поговорив с хозяином, ваша дочь вновь поднялась на второй этаж и вскоре спустилась. Затем из бани пришла Коикэ». – «Но ведь когда я вернулась, больной крепко спал», – сказала я. «Пока вас не было, он не спал, а незадолго до вашего прихода вновь уснул», – сказала она...
Ее рассказ вполне подтвердил мои страхи, я поняла, что подозрения были не напрасны, но все это как-то не укладывалось у меня в голове... Если попытаться восстановить действия Тосико, вот что получается. В три часа под благовидным предлогом она выпроваживает меня из дома. Отсылает Коикэ в баню. Затем – то ли больной, проснувшись, обратился к ней, то ли она из него вытянула, это неясно – в любом случае Тосико узнает, что мой дневник лежит в комоде в гостиной, находит его и приносит отцу. Дневник заканчивается шестнадцатым апреля, но он говорит, что страницы с последующими записями наверняка где-то спрятаны, и, поскольку его интересуют именно они, велит ей поискать. Она перерывает книжный шкаф в кабинете и находит. Приносит и дает отцу прочесть. Либо зачитывает вслух. Затем поднимается на второй этаж и кладет дневник на место. Возвращается Коикэ. Больной вновь притворяется безмятежно спящим. В шестом часу возвращаюсь я... В общем, получается именно так, хотя трудно вообразить, чтобы за два-три часа моего отсутствия все прошло столь гладко, тютелька в тютельку. Тут я вспомнила, что в прошлое воскресенье (двадцать четвертого апреля) по совету Тосико я тоже выходила днем из дома. Не тогда ли Тосико приступила к поискам? Больной уже в субботу утром, двадцать третьего, оставшись со мной наедине, пробормотал: «Дне-ник, дне-ник!», недвусмысленно выразив желание прочесть мои записи. Легко предположить, что двадцать четвертого, когда я днем ушла, он сказал то же самое в присутствии Тосико и Коикэ (возможно, Коикэ и в тот день ушла в баню, Бая точно не помнит). А поскольку я ему отказала, он обратился к Тосико... Это самое вероятное. Не помню, чтобы я когда-либо говорила Тосико, что веду дневник. Но, возможно, она узнала через Кимуру или сама как-то пронюхала, и потому, когда больной заговорил о дневнике, сразу поняла, о чем речь. «Комод», – больной показывает в сторону гостиной. Тосико идет в гостиную и обыскивает ящики комода. Но дневника не обнаруживает. «Тогда наверняка в кабинете», – говорит Тосико и поднимается на второй этаж. Все это нетрудно вообразить... Как бы там ни было, в прошлое воскресенье ей стало известно, что дневник имеет продолжение. А в это воскресенье она выяснила, что дневник разделен на две части, одна часть спрятана в кабинете, а другая – внизу... В этом нет ничего невозможного...
