Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
— Много власти на себя Алексей Федорович забрал, — подтвердили служивые. — Только его ныне царь и слушает.
Того, что Зверев едва не обвинил царя в глупости, никто из них, похоже, не заметил.
— Слушает потому, что все письма и платы через Адашева проходят, — еще немного сбавил тон князь. — Коли строит много и людей разных выписывает, без умелого писца и казначея не обойтись. Но как же мне за службу свою отчитаться?
— Так в соборе, княже, — переглянулись воины. — До покоев государевых Адашев никого не пускает, а в храм люди ходят невозбранно. Коли там с государем заговорить получится, уж никто мешать не посмеет.
— А он к заутрене выходит?
— К утрене… — то ли поправил, то ли сообщил боярин.
— Чего подать, боярин? — наконец подбежал половой, такой же серый и потный, как мальчишка во дворе.
— Не боярин, а князь! — стукнул Зверев кулаком по столу.
— Прощенья просим, княже, — согнулся слуга.
— Значит, всем — петерсемены бочонок, мне — зайца в лотке и хозяина, моему вороному — овса от пуза. — Половой кивнул и убежал, а Андрей повернулся к боярам: — Надеюсь, не откажетесь со мной выпить, раз уж за одним столом сидим?
— За честь почтем, княже! — довольно зашевелились служивые. — Благодарствуем, княже. А что с Казанью, Андрей Васильевич? Ты под рукой князя Василия Серебряного на Казань ходил?
— Худороден больно Серебряный меня под рукой держать, — скривил губы Зверев. — И не сказывайте мне про татар ныне. Одно расстройство.
Зайца князю принесли, когда бочонок с кисленьким немецким вином опустел уже наполовину; когда же и от угощения, и от закуски остались одни воспоминания заявился хозяин — лопоухий толстячок с растопыренной, как пятерня, бородкой, в полотняной одежде и с тонкой красной бечевочкой вместо пояса. И почему все трактирщики и хозяева дворов такие упитанные?
— Наконец-то, — довольно развернулся от стола Зверев. — Мне светелка нужна опрятная. Можно маленькую, я без дворни. Но достойную князя Сакульского.
— Прости, княже, — развел руками толстяк. — Нет у меня мест более на дворе. Даже в чулане холопы черниговские ночуют. Больно гостей ныне много.
— Ты что же это, несчастный, — повел плечами Андрей. — Я ослышался али ты и впрямь князя Сакульского на ночь на улицу выгоняешь?!
— Я?! — округлил глаза хозяин. — Не, как можно?! Я вот… Нету светелок… Может… — Он зажевал губами, потом выдавил: — У сарая сено… И платы не спрошу.
— Что-о-о?! — От такой наглости рука сама схватилась за саблю. — Князя, как холопа нищего, на скотный двор?!
— Ну нету у меня светелок! — упав на колени, заплакал толстяк, и Зверев спохватился:
— Ладно, вставай. Не убивать же тебя, в самом деле, из-за этого. Раз спать негде, придется не спать совсем. Как насчет еще одного бочонка, бояре? — Предложение было встречено восторженным ревом, и Андрей подвел итог: — И рыбку какую-нибудь поймай. Отсюда и до того угла…
«Рыбкой» на сей раз стал печеный осетр — не на весь стол, но метр в нем был точно. К нему подали легкую, душистую мальвазию. К концу пира бояре в ночлеге не нуждались — поскольку в большинстве посапывали, просто уткнувшись головами в стол. Андрей же, чувствуя, что тоже «уплывает», взял себя в руки, вышел на улицу, в ночную прохладу, и присел на крыльце, откинувшись спиной на перила. Здесь он, наверное, все же немного покемарил — но влажная предрассветная свежесть оказалась сильнее хмеля и очень быстро подняла Зверева на ноги. Князь поднялся, размял плечи и вернулся в трапезную.
— Подъем, бояре! К службе не поспеем! По коням, по коням!
Сонные, осоловевшие воины, зевая и тряся головой, начали один за другим выбираться из-за стола наружу, седлать лошадей — дворня еще спала. Вот что значит — служилые люди. Никто не стал спрашивать, зачем, никто не сослался на усталость или больную голову. Сказали: «В седло!» — встали и пошли.
Через десять минут небольшой отряд уже мчался по темной дороге к близкому селению. Полчаса хода — и они въехали в крепость. Стража в первый миг насторожилась — но узнала своих и расступилась перед небольшим отрядом. Бояре оставили скакунов у коновязи, вошли в храм. Здесь было темно и многолюдно. Оно и понятно — на царя хотелось посмотреть каждому. Простой люд, разумеется, оттеснили к самым стенам, ближе к вратам и проходу до алтаря были уже одни бояре, среди которых — немало родовитых людей. Но и не много. Видать, государь в Александровской слободе отгородился не только от Сакульского, но и вообще от русской знати.
Спутники Андрея скинули шапки, оставшись в одних тафьях, что прикрывали бритые головы. Они споро расчистили Звереву место почти у самых врат: с кем поздоровались, кого оттеснили, на кого и цыкнули:
— Не видишь, князь тут стоит!
Небо начало светлеть, и по ступеням наконец взошел Иоанн Васильевич: в простой рясе, но с тяжелым золотым крестом на груди. Свита оказалась довольно малой — Адашев, Сильвестр, незнакомый пожилой думный боярин да трое ратников в золоченой броне. Чуть левее от государя под белой накидкой и в сопровождении двух массивных баб выступала скромная хрупкая Анастасия с хорошо заметным животиком: быть у Руси еще одному наследнику! Все, даже ратники, несли перед собой свечи, кивали людям из толпы:
— Здоровья вам, здоровья, хорошего дня.
Царь, кроме того, привечал знакомых, без гордыни склоняя голову:
— Здрав будь, Евграфий Прокопьевич… Здрав будь, Лука Варламович… Здрав будь, боярин. Доброго тебе утра.
— Здравствуй, государь, — не удержавшись, подал голос Зверев.
— Здрав будь… Андрей Васильевич… — на миг запнулся юный царь и вдруг кивнул: — Пойдем со мною, князь, помолимся за новый день.
Андрей тоже кивнул и шагнул царю за спину, оттерев худородного Адашева на два шага назад. Пусть помнит, кто он есть на самом деле.
Они вышли почти к самому алтарю, остановились. Зверев услышал, как за спиной, закрывая проход, сомкнулась толпа. Из левого придела вышел священник в парчовой фелони, столь плотно покрытой золотым шитьем, что ткань проглядывала лишь местами, робкими махровыми квадратиками. Служитель божий раскланялся на три стороны, перекрестил собравшихся, повернулся к ним спиной, что-то начал напевать бархатистым басом — и тут грянул хор, до краев наполнивший храм чистыми сильными голосами. Чему посвящалась песнь, князь не понял, но впечатление все равно получалось сильное.
Служба длилась около получаса, после чего в соборе повисла оглушительная тишина. Священник поднес для целования крест царю, потом царице — и развернулся, шовинист, не удостоив ни князя, ни прочих людей даже взглядом. Толпа, расступаясь, зашуршала одеждами, и князь Сакульский под завистливыми взглядами прочего люда вместе с правителем Руси вышел на свет.
На улице уже наступил день, под голубым небом пели птицы, мычала скотина, стучали топоры трудолюбивых строителей. Ведомая царем свита вошла в кремль — здесь охрана отделилась и осталась у ворот. Во дворе раскланялся и отправился куда-то влево боярин Адашев. Иоанн вошел в ближний дом, поднялся на второй этаж и троекратно расцеловал в щеки супругу, которую тут же подхватили под руки ее спутницы. Уже вдвоем мужчины поднялись на третий этаж и попали в просторную горницу с тремя окнами, массивным троном под парчовым балдахином у дальней стены и столом человек на двадцать посередине.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
