Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
— При каких обстоятельствах Вы стали командиром батальона?
— В начале июля меня вызвали в штаб полка и приказали принять под командование батальон 421-го стрелкового полка 119-й СД. Предыдущий комбат, как мне сказали, был отдан под суд трибунала за «неоправданные и чрезмерные потери». Решил этот комбат личную инициативу проявить и захватить два немецких дота, стоявших перед позициями батальона. И гонял свой батальон в атаки на эти злополучные доты, пока все свои роты почти полностью не «схарчил»… Угробил этот товарищ батальон, одним словом. Почему выбор командования пал на меня — не знаю. За несколько месяцев командования ротой я ничем особым не отличился, шла безрадостная позиционная война в обороне, а там себя в бою трудно показать. Ладно, назначили так назначили. Остатки батальона, который мне предстояло принять, были временно отведены в ближний тыл, где пополнялись до полной штатной численности и готовились вернуться на передовую.
— Как Вас приняли в батальоне? Приходит на батальон среднего роста московский студент — интеллигент в очках. Как отреагировали?
— «Интеллигентным московским студентом» я был до 3 сентября 1942 года, пока первого своего врага не убил. И в этот день вместо «студента» появился другой человек, жесткий, суровый, умеющий убивать и постоять за себя. Да, на первых порах мне не доставало житейского и военного опыта. А очки мне никогда на фронте не мешали. Только, когда выпадала возможность сфотографироваться, я снимал их, стеснялся быть на фото в очках. «В окопах Сталинграда» у Некрасова читали? Там будущий комбат Фарбер тоже был интеллигентом-очкариком, но офицер был прекрасный и бойцы его любили. Придя в батальон, я собрал всех офицеров, представился, определил задачи и потребовал непрерывной разведки. Кругом леса, болота, без хороших разведданных в таких условиях воевать крайне сложно.
— Подчинялись беспрекословно?
— Не всегда. Были, как говорили, «нарушения оперативного характера»: даешь приказ, и тут ротные начинают рядиться, пойду — не пойду, правильно — неправильно, надо — не надо. Но я научился их быстро в «нужную кондицию» приводить, такой опыт уже был. Есть еще один нюанс. Я пришел в батальон старшим лейтенантом, а у меня двумя ротами командовали капитаны, кадровые, еще довоенной выучки. Они поначалу пытались характер показать, но вскоре сникли… Авторитет на фронте зарабатывается в бою. В первых же боях я сам несколько раз повел батальон в атаку. Пришлось показать свою лихость на грани безрассудства. Уже после этого дискуссий на тему «Кто в доме хозяин?» в батальоне не возникало.
— Уходя в новый батальон, Вы взяли кого-нибудь с собой из своей прежней роты? Многие комбаты рассказывают, что забирали с собой на новое место службы старых надежных и смелых товарищей.
— Нет, мне не разрешили. Прибыв в батальон, я, пройдя вдоль строя, отобрал несколько человек, все с Северного Кавказа. Глаз у меня был уже наметанным. Ребята смелые и беспощадные. Верные мне люди. «Личная гвардия» комбата. Они стали моей «группой быстрого реагирования», отделение автоматчиков. Если в какой-то роте во время боя солдаты не могли продвинуться вперед или начинали отступать, я сразу посылал в эту роту кого-нибудь из своей «личной гвардии». И эти люди спасали положение. Не удивляйтесь, но подобная практика создания «личного резерва» была принята во многих стрелковых батальонах.
— Почему для спасения ситуации в бою не использовались офицеры штаба батальона?
— Перед возвращением батальона на передовую у меня вдруг «срочно и внезапно» заболел замполит. На следующий день под каким-то предлогом смылся в тыл начальник штаба — старший адъютант. Доложил командиру полка, что у меня даже заместителя нет. В ответ услышал от Мараховского: «Держись, ты у нас и без помощников справишься». За четыре месяца моего командования батальоном так мне и не прислали офицеров на пустующие штабные вакансии. Так кого мне было посылать в стрелковые роты в критические моменты, когда ротные офицеры вышли из строя? Или сам шел, или свою «гвардию» кидал закрывать прорыв или поднимать в атаку.
— Численный состав Вашего батальона?
— В лучшие времена доходило и до 700 человек, считая приданные батальону подразделения. Пятьсот человек в батальоне считалось на фронте полной комплектацией. Иногда после боя в батальоне оставалось меньше двухсот человек. Всякое бывало. В батальоне три стрелковые роты, в каждой по 100 человек. Пулеметная рота. Это еще семьдесят бойцов при полном штате. Минометной роты у меня не было, но был минометный взвод, примерно 20–25 человек. Был в батальоне и свой разведвзвод, это где-то 15 человек. Далее — взвод связи, саперный, медицинский и хозяйственные взвода. В батальоне была приданная батарея 45-мм орудий и постоянно находилась рота ПТР — 12 ружей, вместе это еще 80–100 солдат и офицеров. Вот и посчитайте, сколько народу находилось под командованием. Должность комбата — это огромная ответственность на плечах. За жизнь людей, за выполнение боевой задачи. За все, что происходит, спрос в первую очередь с комбата.
— Какие потери понес Ваш батальон в летних и осенних боях 1943 года?
— Когда мне раньше задавали этот вопрос, то я всегда отвечал: «Потери были терпимыми, больших потерь не было», сравнивая убыль личного состава в батальоне с потерями под Сталинградом. Но как-то задумался. Начиная с июля 1943 года полк все время вел тяжелейшие наступательные бои, прогрызая немецкую оборону в направлении на Невель и Полоцк. В сводках Информбюро эти сражения называли «бои местного значения». И я вдруг посчитал, что каждый день батальон терял по пятьдесят человек убитыми и ранеными. И мне стало горько на душе… Получился в процентном соотношении почти тот же Сталинград.
— Как Ваш батальон обеспечивался питанием и боеприпасами?
— Боеприпасов хватало. Часто и успешно использовали трофейное оружие. Очень ценились немецкие автоматы и пулеметы. В каждом батальоне была своя «заначка» из нескольких пулеметов МГ. С питанием всегда были проблемы. Под Сталинградом иногда по ночам приносили поесть в термосах, но нерегулярно. Этого хватало «по ноздри и выше», из-за страшных потерь едоков под вечер оставалось мало. А когда не могли доставить термоса на передовую, мы питались сухарями или тем, что находили у своих и немецких убитых в вещмешках и ранцах. А в сорок третьем году вроде кормили уже сносно… Но если честно сказать, то были периоды по две-три недели подряд, когда мы просто голодали… Как-то партизаны бригады им. Сталина провели нас в немецкий тыл, и внезапной атакой на рассвете мы захватили станцию Хорны. На путях стоял эшелон с продовольствием. Был отдельный вагон, набитый фанерными ящиками с деликатесами, подарками для офицеров вермахта. Другой вагон был до потолка заставлен ящиками с вином. Вот здесь мои бойцы впервые за долгое время отвели душу. Комполка узнал, что мой батальон захватил богатые трофеи, сразу вышел на связь и вдруг ласковым голосом спрашивает: «Комбат, почему трофеями не делишься?» А я привык, что комполка только орать и материться умеет, а тут, как в сказке, «человеческим голосом заговорил». Никогда не было проблем с выпивкой. Из-за высоких потерь в батальоне всегда были излишки спирта. И как только наступало временное затишье, из тыла полка приходили «в гости» — или ПНШ, или уполномоченный СМЕРШа, или кто-то из политруков, чтобы выпить вместе с офицерами батальона «за грядущие боевые успехи». Пили на передовой много, чего греха таить. Вообще, мат и пьянство на фронте были почти нормой — ненужной, но неизбежной частью войны…
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
