Она улеглась и долго ворочалась на камнях, которых, оказывается, слишком много на нордвегрской земле, в жухнущей траве...
Перекусив, отряд юного конунга Хакона выступил в поход. Царило безветрие, и мужчинам пришлось сесть на весла. Впрочем, никто не ожидал нападения, Эйрик, наверное, все еще в Вике, поэтому на весла можно было сесть налегке, без доспехов, без шлемов, на всякий случай положив оружие поблизости и укрепив щиты на планшире. Хильдрид чувствовала себя прекрасно, хотя проспала, может быть, всего пару часов. Впрочем, по фьорду Трандхейма она могла провести драккар даже с завязанными глазами. Руки сами вспоминали все необходимые движения, и «Лосось» скользил по волнам, как коньки по льду.
— Хей, Равнемерк, уж не хочешь ли ты обогнать корабль конунга? — зычно крикнул кто-то. На миг отвлекшись от волн и ветра, женщина покосилась в ту сторону. Ну конечно, Гутхорм.
— Вперед положено пускать лучших воинов, — звонко ответила она. — А конунг пусть держится сзади, где лучше видно. Он один — нас много.
— Уж не сама ли ты провозгласила себя лучшей?
— Тут уж само собой получается. Кто впереди, тот и лучший.
Хохот воинов отвечал каждой их фразе. Заинтересованные перепалкой викинги незаметно для самих себя сильнее налегли на весла. Драккары рванулись вперед, словно настоящие живые драконы, распустившие крылья по ветру.
— Эй, не спорь с Равнемерк, Гутхорм, — подзадорил кто-то, кого Гуннарсдоттер уже не узнала. — На кораблях ее никто не обгонит.
Путешествие получалось веселое. В Трандхейме Хакона встречали радушно, и, хоть даже самые богатые бонды не могли прокормить всю его армию, викинги не голодали. Хильдрид, как вождю своего небольшого отряда, фактически приходилось заботиться только о корабле, об остальном заботились гостеприимные хозяева — если не хватало мяса в одном хозяйстве, припасы приносили из других, да еще давали с собой. Всюду к войску Воспитанника Адальстейна присоединялись воины или мальчишки, желающие начать свою воинскую карьеру, но не имеющие пока ни оружия, ни доспехов, и умеющие ровно столько, сколько умеют парни в их возрасте.
Берген оказался так же гостеприимен. Всюду — и в Согне, и в Урнесе, и в Хердаланде — Хакон обзаводился новыми отрядами, некоторые херсиры[20]и даже ярлы, назначенные в свое время Эйриком, присоединялись к нему на своих кораблях, принося присягу верности. В Бергене был созван тинг, хотя привычное время для собрания уже прошло, и на этом тинге младшего отпрыска так же охотно, как и в Трандхейме, провозгласили конунгом. Вскоре число воинов Воспитанника Адальстейна выросло до пяти тысяч и тридцати кораблей — невиданное воинство. Правда, держать его долго Хакон не мог, понятно, что после битвы с Эйриком почти всех придется отпустить. Многие бонды оставили хозяйство, чтоб отстаивать в бою права нового конунга — настолько им поперек горла стал Кровавая Секира — разумеется, они желали вернуться к себе в поместья уж никак не позже Дистинга[21], а лучше бы и раньше.
Кроме того, кормить такое войско — это не шутки. Пять тысяч человек, как саранча, сметают все съестное на своем пути. Но зато какой враг устоит?
— Если так пойдет дальше, конунг, то ты выцедишь с Нордвегр всех мужчин, способных носить оружие, — пошутил Халльдор, ярл Хакона, пришедший с ним еще из Англии.
В ответ Воспитанник Адальстейна лишь плечами пожал.
— Тем лучше. Чем скорей все это завершится, тем лучше.
Но дело затягивалось. На упплендский тинг пришлось добираться посуху, и там вновь повторить свои обещания по поводу земель и законов. Хакона ждал все тот же результат — бонды с готовностью согласились признать его конунгом и тут же набрали ему небольшое войско в придачу. Правда, с припасами стало хуже, потому что наступала зима, а скармливать все запасы прожорливым молодцам никто не собирался. Викингам приходилось охотиться и острожить рыбу в озерах. В Хафсфьорде юный конунг узнал, что Эйрик уже не сидит в Вике, и где он — никто точно не знает. Из Вика его мягко попросили, когда выходки людей Кровавой Секиры наскучили большинству жителей области. Людей он там не набрал, и, говорят, отправился куда-то на север, в глубь страны, оставив корабли. Должно быть, до него дошли слухи не только о находчивом младшем брате, но и о том, как его принимают. Притом, что ни Эстфольд, ни Раумарике, ни даже Вестфольд — наследственная отчина его отца — не захотели помогать Эйрику.
Это никого не удивило, кроме него самого, потому что, став конунгом, наследник Прекрасноволосого разгулялся на славу. Он не выбирал специально, какую область особо одарить своим бесчинством, но так уж получалось, что больше всего доставалось тем фюлькам, где он бывал чаще всего, то есть югу полуострова. Мало ли что вытворял Эйрик от полноты чувств, от ощущения собственной безнаказанности. Там увез чью-то дочку, там позабавился с чьей-то женой, там кого-то секанул топором, потому что ему не понравилась физиономия или упрек... Он уже и не помнил всех своих «подвигов», но обиженные помнили все. За пять лет их набралось очень много.
— Где это видано — Эйрик не спешит разделать на ломти претендента на конунгов сан? — расхохотался Халльдор. — Неужто испугался?
— Ой, вряд ли, — равнодушно сказала Хильдрид, и на нее посмотрели с удивлением, потому что дочь Гуннара молчала даже на военных советах, а уж у костра за ужином в обществе ярлов и самого правителя — тем более. — Просто Эйрик еще не совсем дурак. А если сам не сообразит, что один корабль головорезов — немного меньше, чем тридцать, жена подскажет.
— Да уж, Гуннхильд — ведьма еще та.
— Гуннхильд — колдунья? — поинтересовался Гутхорм.
— Да кикимора она...
— Речь не о Гуннхильд, а о ее муже! — прервал Хакон. — Раз Эйрик не хочет биться, тем лучше. Зиму проведем в Рогаланде или Ядаре, потом двинемся в Вик. Если Кровавая Секира не будет ждать где-нибудь по дороге, все разузнаем там.
— По мне, так найти его поскорее и отобрать его хваленую секиру, — проворчал густобородый Вемунд, очень похожий на изваяние Тора в святилище, только не с молотом, а с топором. — Вместе с головой. Сколько воды он может намутить — только асы знают.
— Воду больше мутит Гуннхильд...
— Эйрик от нас не уйдет.
— Только делов за зиму наделает.
— Не станет же он разорять страну, которую считает своей.
— А чем он, по-твоему, тут пять лет занимался?
— Довольно! — юный конунг сдвинул брови. — Отправляемся в Ядар, там и зазимуем.
В Рогаланде Воспитанник Адальстейна отпустил часть бондов с обещанием собраться под руку конунга по первому требованию. После тинга в Уппленде, где несколько сотен молодых мужчин изъявили желание повоевать за Хакона, эта убыль показалась ему столь неощутимой, что он решил вновь призвать их лишь в том случае, если проиграет первый бой или потеряет много людей, но не добьет противника.
