Поник — испуганный — без боя
Николай Огарев
Земля курская, граница Украина и России… Степи, помнящие еще скифов и прочих многоразличных конных кочевников, кормившихся «с копья» и не склонных трудиться даже ради собственного пропитания. Если бы эти степи вдруг заговорили, они много чего могли бы порассказать, но они молчат, бесстрастно взирая на людскую муравьиную суету.
Окруженное бескрайними полями село Вознесеновка, что километрах в шести от шоссе Курск-Обоянь-Белгород-Харьков, угнездилось на берегах малой речушки Курасовки, впадающей в Псел, — устроилось основательно, с размахом, широко раскидав по косогорам длинные ряды ладных домов с непременными садами и огородами. Дома здесь, на Курщине, в основном глинобитные, саманные, с земляным полом и крытые соломой. Вокруг каждой хаты, гладко побеленной мелом, — плетень, на деревянных кольях которого торчат — нет, не черепа убиенных неприятелей, — мирно сохнущие глиняные крынки. И народ здесь обитает добротный, основательный, к труду привычный и к гостям приветливый. В одной хате курян говорят по-русски, в соседней — по-украински, в третьей — на суржике, смеси русского и украинского языков. Но все друг друга понимают, и все называют себя русскими. Люди этих мест не докапывались до национальных корней, тянущихся от сотворения мира, не мерялись первородством, и не могли даже помыслить, что шесть десятков лет спустя их внуки начнут выяснять крикливо, кто кого угнетал, и кто кого выше, и кто кому чего должен. Ты русский человек, русским укладом-обычаем живущий на земле, издревле именуемой Русью, — о чем тут спорить? Баловство это несуразное…
В этом большом селе и встал на постой артиллерийский дивизион. Места хватило всем: орудия и тягачи замаскировали в садах, стараясь не попортить цветущих яблонь, и на задворках, солдаты и офицеры разместились по хатам, на центральной площади аппетитно задымила полевая кухня. В первые же дни по прибытии капитан Дементьев дотошно облазил все окрестные холмы и овраги, прикидывая, где лучше расставить орудия, и где устроить наблюдательный пункт: тишь да гладь были обманчивы — война продолжалась.
А в степи бушевала весна, сладко пахли травы, прилетевшие грачи садились на гнезда в березовой роще и бродили по вспаханной земле, выискивая корм для своих птенцов. По вечерам в центре села раздавались звуки баяна и начинались танцы — война войной, а весна и молодость брали свое. Вскоре Павел познакомился с местной учительницей Марией и гулял с ней вечерами под звездным небом, слушал курских соловьев и дарил ей полевые цветы. Ему пришлось повоевать за сердце девушки с увивавшемся вокруг нее командиром роты автоматчиков Алексеенко — поле боя осталось за артиллерией, а пехота отошла на исходные рубежи. Мария нравилась Дементьеву, нравилось ему и то, что девушка отнюдь не спешила безоговорочно капитулировать в его объятьях и не теряла головы от поцелуев. «Что легко достается, то не ценится, — говорила она, — только честный мед сладок. А ждать я тебя буду верно, пока вы немца не прогоните».
Война вроде бы не напоминала о себе, но она продолжалась, и витало в воздухе что-то зловещее, теснило грудь, словно перед грозой небывалой силы. Как-то раз на закате Павел увидел ворона — огромная иссиня-черная птица сидела на придорожном камне и смотрела на запад. Когда Дементьев подошел ближе, ворон снялся, шурша широкими крыльями, и на миг темный его силуэт закрыл багровый диск заходящего солнца, и было в этом что-то жуткое. Вещая птица исчезла в сумеречном небе, а Павел все стоял и смотрел на закат цвета крови.
Там, за горизонтом, снова готовился к броску Зверь, в третий раз вставая на дыбы. Он вырастил себе новые зубы взамен выбитых под Сталинградом, отточил когти, удлинив их новыми смертоносными боевыми наконечниками, и заново отполировал чешуйчатую броню из тяжелой германской стали. Третий раз — последний раз: в курских степях должна была решиться судьба России. «Кто кого?» — от ответа на этот вопрос зависело будущее.
* * *
К радости Дементьева, в дивизион вернулся его старый боевой товарищ Виктор Мироненко — на должность комдива. Не по душе пришлась ему штабная работа, и как только Виктор узнал, что Фролов разжаловал и выгнал Вересова, он выпросил у начарта «вольную». Два капитана дружно взялись за дело, готовя дивизион к боям, — строили на своем участке вторую линию обороны армии, готовили огневые позиции, проводили полевые стрельбы побатарейно и всем дивизионом. Оба офицера чувствовали: быть здесь тяжелым боям.
— Виктор Арсентьевич, — спросил как-то Дементьев, улучив подходящую минуту, — ты недавно из штаба, что там говорят высокие чины по поводу нового наступления?
— Говорят, что кур доят, а как доят, не говорят. Спросил что-нибудь полегче, Паша. Сам рад бы знать, да не по чину-званию мне такое знание. Но, думаю, грандиозная драка здесь намечается. Нашу Первую танковую армию куда попало не пошлют: где Катуков, там жди наступления.
«Это верно, — подумал Павел. — И на Дону так было, и под Калинином».
Логика подсказывала: немцы непременно попытаются взять реванш за поражения под Москвой и Сталинградом. В дивизионе уже знали о боевых новинках врага: о тяжелых танках «тигр» и «пантера», самоходках «фердинанд», истребителях «фокке-вульф». «Звери серьезные, — говорил Мироненко, показывая Дементьеву присланные в дивизион документы с данными «тигра», захваченного нашими войсками в январе под Ленинградом. — Клыки восемьдесят восемь миллиметров, кусают за два километра. Шкура на лбу сто миллиметров. Это уже не те жестянки, которые мы с тобой щелкать наловчились, — этих тварей надо брать подкалиберными». «Возьмем, комдив, — отвечал ему Дементьев, — на любого зверя найдется своя рогатина».
Сменился и командир бригады: Катуков убрал Мельникова и назначил на его место подполковника Липатенкова. Это человек выгодно отличался от основной массы командиров — Павлу почему-то казалось, что именно так выглядели настоящие русские офицеры, верные чести и боевым традициям. Впервые увидев нового комбрига в только что введенных в армии погонах, Павел поймал себя на том, что ему хочется обратиться к Липатенкову «господин подполковник». Молодые офицеры, привыкая к новым знакам различия, в шутку называли друг друга «штабс-капитанами» и «поручиками», но в желании Дементьева не было и тени шутливости. Подполковник окончил академию имени Фрунзе, он всегда был строг, подтянут, выбрит, в до блеска начищенных сапогах. Со своими подчиненными Липатенков разговаривал вежливо, давая четкие и ясные указания, и никогда не позволял себе сорваться на грубость, не говоря уже о рукоприкладстве. Такие люди запоминаются, жизнь дается им на добрые дела, только, как правило, меряется эта жизнь очень скупой меркой…
В штабе бригады Павел узнал, что дивизион Гиленкова расквартирован неподалеку, у деревни Ивня, и как только у Дементьева выдалось время, он тут же отправился в гости к эрэсникам.
— Какие люди! — приветствовал его Гиленков. — Павел Дементьев, гроза немецких танков и личный враг фюрера! Все, хана «тиграм» — разбегутся по кустам, поджав хвосты!
— Шутишь, Юрочка, — Павел улыбнулся. — Мы этих хищников пока видели только на картинках, а как они гореть будут, это еще надо посмотреть.
