— Джеки, вкусно пахнет твоя стряпня.
— Вот и хорошо. — Джеки отхлебнула еще вина. — Скоро будем есть.
— Жуть берет, правда? — тихо произнесла Хелен, когда мать ушла. — Сейчас вроде нормальная, совсем как раньше.
— Врач говорит, что это проблески сознания.
Но такие проблески случались все реже и реже. В любую минуту мать могла войти снова и уже не вспомнить, что она здесь делала, или, еще хуже, спросить Джеки, в котором часу их отец, уже покойный, обещал вернуться домой.
— Знаешь, Хелен, а мама права. У тебя и правда усталый вид, — нерешительно произнесла Джеки. — У тебя все в порядке?
— Все в порядке. Работа и Пол, больше ничего.
— Великому хирургу консультации ни к чему. Вот еще! — горько усмехнулась Хелен. — Ему кажется, что видеть жену двадцать минут в день — это совершенно в порядке вещей.
— Все образуется, дорогая. Вот увидишь!
— Оптимизма у тебя, Джеки, хоть отбавляй. Твой стакан всегда наполовину полный.
Джеки налила себе еще вина.
— Не пей больше, — сказала Хелен. — Тебе же потом маму везти домой.
Джеки тоскливо посмотрела на свой стакан и вылила вино обратно в бутылку. Вечер обещал быть долгим.
14
Полет подтвердил худшие опасения Джона. Почти не болтало, но все равно его тошнило и было страшно в замкнутом пространстве лайнера. К тому же его место оказалось рядом с единственной пассажиркой, которая еще больше, чем он, боялась летать. Каждый раз, когда самолет чуть-чуть наклонялся, соседка хватала его за руку и причитала: «Господи Иисусе». Когда наконец они приземлились в Гатвике, голова у Джона жутко раскалывалась и он был весь мокрый от пота.
Он вышел из здания аэропорта — как всегда, людская сутолока поначалу ошеломляла, — сел в электричку до вокзала «Виктория», потом взял такси до Кенсингтона. Добравшись до отеля, он уже порядком устал и проголодался.
Получив ключи от номера, Джон быстро принял душ и позвонил Саре на мобильник.
— Ну все, я добрался.
— Как номер?
— Так себе. В ванной нет мыла, пульта от телика тоже не видно, и если меня убьют сегодня ночью, это будет дело рук местных постояльцев.
— Как долетел? — сдержанно поинтересовалась она.
— Неплохо. Как там Сумо?
— Еще не освоился, но ничего, у него все впереди. Мы с ним долго гуляли — до самого берега, а сейчас он вот тут, лежит рядом. Хочешь с ним поговорить?
— Нет, ему вполне хватит тебя. Сейчас собираюсь выйти перекусить. Позвоню тебе завтра, когда поговорю с Торнтоном.
— Спокойной ночи, Джон.
«Что бы еще такого сказать? Я нравлюсь тебе так же, как ты мне?» — думал Джон.
— Спокойной ночи, — тихо повторила Сара и повесила трубку.
Джон выругался, закрыл телефон и выглянул из окна номера. Почему-то ему вдруг стало неуютно — как рыбе, выброшенной из воды. Сэм Джонс оплатил всю поездку, и, в принципе, идти можно было куда угодно, но именно сейчас он отдал бы кругленькую сумму из денег Сэма, чтобы оказаться рядом с Сарой Кенни. Он провел пальцем по губам, вспомнил вкус ее губ. Она его не оттолкнула. Он улыбнулся. Вот уж об этом он не мог и мечтать. Шанс есть.
Странно возбужденный, но довольный собой, он взял ключ от комнаты и вышел поискать какую-нибудь забегаловку.
На следующее утро он проснулся ни свет ни заря, выпил кофе с круассаном в кафе напротив и спустился в метро. Доехав до Западного Кенсингтона, он вышел на улицу. Несмотря на ранний час, было уже людно. Он прошел мимо дизайнерских магазинов, старательно обогнул нищего, игравшего на губной гармошке, и минут через десять остановился у дверей довольно старомодного магазина. «Торнтон и сын, элитная одежда», — гласила медная табличка.
Джон позвонил в звонок. Ему открыл лысый человек с крючковатым носом и тяжелыми веками — боксер по виду и по манере двигаться, он немного напоминал актера Телли Саваласа. На нем был хорошо сшитый серый костюм в полоску и светло-вишневая рубашка. Джон подумал, что ему лет сорок пять, хотя, может, и меньше.
— Доброе утро, сэр, — произнес тот низким голосом с таким остро выраженным акцентом, что им можно было бы резать стекло.
— Здравствуйте.
— Мы можем вам чем-то помочь?
— Меня зовут Джон Квигли. Я…
— Вы детектив. Вчера я разговаривал с вашим партнером. Я — Джереми Торнтон.
Они обменялись рукопожатием. Джон заметил, что руки атлета Торнтона скрючены артритом, точно у старика.
— Не знаю, чем смогу вам помочь. Если я правильно понимаю, это как-то связано с делом, которое вы расследуете.
— Убийство.
— И на месте преступления нашли что-то из наших вещей?
— У девушки, которая стреляла, нашли жакет и несколько рубашек. Мы собираем сведения о девушке и надеемся, что вы нам поможете.
Торнтон склонил голову набок, будто прикидывая мерки Джона, потом кивнул.
— Жакет у вас с собой?
— Да, и рубашки тоже. — Сняв с плеча спортивную сумку, Джон вынул из нее пластиковый пакет и передал собеседнику. — Знаете, здесь его лучше не открывать. Жакет испорчен нашатырем и сильно пропах.
— Что ж, тогда пройдемте, — пригласил он и крикнул через плечо: — Фред, постойте вместо меня, пожалуйста!
Сухонький старичок, весь седой, в очках с толстыми линзами, показался из глубины магазина и занял место за прилавком. Джон прикинул, что ему лет восемьдесят, не меньше.
Торнтон провел Джона внутрь магазина. Они прошли через комнату без окон, от пола до потолка уставленную отрезами ткани на деревянных валках, потом оказались в ярко освещенном ателье в глубине здания. Здесь, почти пополам согнувшись над столом, работали еще два старика. Один какими-то огромными ножницами резал ткань, а другой прикалывал отрезанные куски к большим листам папиросной бумаги. Ни тот ни другой не обратили на Джона ни малейшего внимания.
— Хотите чаю? — предложил Торнтон, открывая стеклянную дверь крошечного офиса. — Могу предложить «Английский завтрак» или «Эрл Грей».
— Нет, спасибо, — поблагодарил Джон и, достав из кармана фотографию Кэти Джонс, которую он сделал в больнице, показал ее Торнтону. — Узнаете эту девушку?
Торнтон взял фотографию и, повернув ее к свету, внимательно рассмотрел.
— Красивая, но нет, не узнаю, — ответил он. — Что с ней случилось? Ранена?
— В коме.
— Ага…
— Вещи были при ней.
— Тогда, наверное, мне нужно на них взглянуть.
