Бестолковая графиня, вообще-то, учительница, но работа у нее бывает только временная, да и та ей в тягость. Школу она никогда не любила, говорит, что задыхается там, домой возвращается бледная, жалуется, что в классах слишком пыльно, а учеников слишком много, и о чем бы она ни пыталась им рассказать, ей не удается их заинтересовать, и они над ней смеются и издеваются и, стоит ей отвернуться к доске, кидаются бумажными шариками, блеют и лают, и поди пойми — кто именно. Когда графиня училась в лицее, домашние задания за нее делала Маддалена, и курсовые в университете тоже, и даже занималась с ней перед каждым конкурсом на штатную должность, но графиня, едва речь заходит о конкурсе и о том, что ей придется сдавать экзамены, впадает в панику: сердечко у нее колотится как бешеное, ноги дрожат, и она говорит всем, что идет на экзамен, а сама вместо этого бродит по городу, а потом возвращается, волоча ноги, и голова клонится набок сильнее, чем обычно. И врет, что недобрала баллов или что экзамен перенесли на другой день, Маддалена ей верит, а Ноэми, конечно же, нет — та идет в инспекторат, выясняет правду и заявляет графине, что так она ничего в жизни не добьется. Маддалена встает на защиту: «Ну подумаешь, экзамен!»
У Маддалены на все про все один простой ответ: «Подумаешь» — и никаких тебе проблем. Завелись в доме муравьи или тараканы, или рушится потолок — «подумаешь», говорит она и ждет, пока Ноэми вызовет рабочих или дезинсекторов. Потому что Ноэми следит за всем, все держит в своих руках и тут же решает все проблемы. Может, потому что по профессии она судья. Она выкупила квартиру номер восемь и помогает бестолковой графине и ее сыну. Конечно же, Ноэми страдает, что она все равно что старая дева, но виду не подает. Когда она была помоложе и ездила на семинары, Маддалена шила ей новые наряды, и если узнавала об отъезде в последний момент, то не спала всю ночь, лишь бы закончить к сроку. Но ничего из этого так и не вышло, и коллеги-мужчины говорили с Ноэми лишь о преступности и презумпции невиновности.
Теперь Ноэми ездит на конгрессы, живет в пятизвездочных отелях, и сестры очень грустят, представляя, как Ноэми лежит одна-одинешенька в огромной кровати, и обязательно, даже если Ноэми уезжает ранним утром, провожают ее до маленькой площади за домом, садятся все втроем на скамейку и смотрят на море, лиманы, Седло Дьявола и гору Урпину в розовом свете зари, и, глядя на всю эту красоту, думают, что в жизни всякое случается и вдруг на этот раз Ноэми повезет. Но ей они этого не говорят. Никто не говорит об этом с Ноэми, и когда, вернувшись с конгресса, она привозит полные пакеты упаковок мыла и шампуня, блистеров с медом и повидлом, комнатных тапочек и наборов для шитья, они радуются, что все это досталось им бесплатно, и не задают вопросов. Если в саду при гостинице Ноэми попадаются интересные и незнакомые цветы, она собирает их семена и сажает у себя в саду — в настоящем, подальше от «клумбы несправедливости». И они обязательно прорастают.
4
Когда нянюшка переехала к ним и увидела, в каком состоянии их часть дома, то предложила в строители-подрядчики своего племянника Элиаса.
Он сделает им скидку, да и любит Элиас работать в городе.
Тетя волнуется за него, ведь жениться он и не думает и, как бы ни выматывался на работе, когда ему хочется женской ласки, он наряжается, прихорашивается и отправляется на поиски подружки, и вся его личная жизнь сводится к случайным связям с молоденькими девушками, которые рано или поздно бесследно исчезают. Бедный Элиас!
Когда сестрам надо поговорить о чем-нибудь важном, то, если погода хорошая, ни дождя, ни ветра, они идут на пляж Поэтто — длиннющий, с мелким белым песком.
Ранним утром на нем ни души, а если в предыдущие дни шел дождь или дул мистраль, все вокруг отчетливое и яркое, чудесно пахнет свежей рыбой, и настроение такое веселое, словно в праздник, когда накрыт большой стол. В такие дни сестры бродят по щиколотку в прозрачной, как хрусталь, воде, и волны ласкают им ноги.
Сейчас они уже не мечтают, как раньше, как бы выкупить проданные квартиры, а обсуждают, в основном, приезд Элиаса.
Сестры говорят Ноэми, что, вполне возможно, у них с Элиасом что-нибудь да получится. Ноэми злится и просит оставить ее в покое, о любви она, мол, вообще не думает, а они, ее сестры, ведут себя, как дети. Разве они не слышали, что сказала нянюшка? Элиас смотрит только на молоденьких. Все мужчины в возрасте Элиаса зарятся на молоденьких, а ровесницы им неинтересны. Ну разве что довольствуются женами, с которыми давно вместе. А ведь Элиас и женат-то никогда не был. В его возрасте еще можно родить детей, и если уж он решится так поздно жениться, не выберет он для себя старуху, которая и родить-то вряд ли сможет или родит, не дай бог, какого-нибудь дебила.
Тогда графиня говорит: «Фу, как же мне надоели все эти благоразумные люди!». А Маддалена: «Возраст тут ни при чем. Женщины и помоложе тебя, случается, родить не могут!».
Но в общем, если не обращать внимания на все эти глупости, единственное желание Ноэми — поскорее начать ремонт, сэкономить на рабочих и снова выбиться из голодранцев в люди.
Ноэми живет на последнем этаже, и ее квартира производит впечатление своей элегантностью: повсюду лепнина, потолки расписаны фресками, а на полу — дорогая плитка фабрики Джустиниани.
Ноэми в наследство досталась столовая: обитые бархатом диваны и кресла, два высоченных буфета с колоннами из инкрустированного дерева, где стоят дорогие фарфоровые сервизы, и тот самый роскошный, с серебряным рисунком — возможно, как раз он так понравился королю. На длинном столе — канделябры из цельного серебра, а с потолка спускается развесистая люстра с хрустальными подвесками. Ванная тоже шикарная: керамическая ванна на латунных ножках, серебряные туалетные принадлежности на умывальнике, а на потолке изображены ангелы, резвящиеся в крохотных озерах.
Но всё это в чехлах. Словно музей, закрытый для публики.
Сама Ноэми пользуется другой ванной, попроще, а в той роскошной только пылинки сдувает да еще следит, чтобы латунные ножки ванны и серебряные туалетные принадлежности вдруг где не почернели. Столовая вся тоже укрыта старыми покрывалами, простынями да тряпками; запас скатертей и вышитых салфеточек желтеет и ветшает в сундуках на львиных ножках с барбаджийской резьбой, ставни всегда закрыты — нельзя, чтобы выгорело то, что Ноэми не может накрыть: вазы для цветов, картины, дорогие безделушки, стоящие повсюду, посуда в буфетах за прозрачным стеклом.
Ноэми мечтает сохранить в неприкосновенности память о былом величии и, чтобы вернуть его, готова экономить на всем. Дома она ходит в каком-то старье и вообще за собой не следит, и волосы ее подстрижены как придется. Ест как птичка и потому совсем отощала. Зимой печь не топит — сидит в промерзшем доме и питается чем попало. Возможно, как раз из-за этого своего крохоборства она страдает запорами и постоянно пьет слабительные, и чего только не делает, чтобы наладить пищеварение — выпивает, например, натощак сыворотку от овечьего сыра casu ageru или горячую воду с медом и ферментами, а потом ходит по дому босиком.
