Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
Ржание лошадей заглушило крики и ругань. Откуда‑то возник невысокого роста гладко причесанный господинчик и завопил так, что замолчали и люди и лошади:
– Стооп!! Стоп камера!!! Держите лошадей! Черт возьми, держите лошадей!!
Следом за господинчиком выбежали еще двое. Господинчик обернулся к ним и завопил:
– Что это такое?
– Дубль, Лев Янович. Дубль… сцена пятнадцатая, нападение на…
– Я знаю, что это! Я спрашиваю, что это такое?
Помощник захлопал глазами, обернулся на улицу, где ловили и успокаивали лошадей и поднимали перевернутую пролетку.
– Это…
– Какой идиот устроил такой взрыв?
– За эффекты со взрывами отвечает ваш помощник Зинштейн.
– Где этот террорист?
Помощники завертели головами, кому‑то замахали руками. Из‑за дома неподалеку от авто Щепкина вышел высокий худощавый парень с всклоченными волосами. Отряхивая рукава и растерянно улыбаясь, он пошел к господинчику.
– А! Господин помощник! Ваша фамилия Халтурин? Или Гриневицкий? Вам слава бомбистов жить не дает? Хотите переплюнуть?
Парень одернул пиджак и укоризненно посмотрел на господинчика.
– Лев Янович, вы же сами просили сделать все натурально, чтобы было как по правде.
– По какой правде? Я режиссер, и я решаю, что здесь правда, а что кривда! Как мне прикажете работать, если после ваших… реалий я остаюсь без артистов и без реквизита? Это не съемочная площадка, а штурм Измаила! На германском фронте дневные потери меньше, чем у нас на площадке!
– Простите, Лев Янович, но это гипербола…
– Что‑о?!
Режиссер задохнулся от возмущения, побурел. Его рука вытянулась и указала куда‑то в сторону.
– Вон! – выдохнул режиссер. – Вон, я говорю! Вы уволены! Я рассчитаю вас… я вычту из вашего гонорара стоимость ремонта пролетки и лечения людей!
Зинштейн гордо поднял голову.
– Вы не смеете!
– Смею! – снова взвизгнул режиссер. – Если вы сейчас не скроетесь с глаз долой, я посмею прибить вас на месте!
Он резко отвернулся, посмотрел на рабочих, которые все еще растаскивали повозки, повернулся к помощникам, застывшим с выпученными глазами.
– Быстро в мастерские! И чтобы через три часа все было сделано!
На дороге кое‑как вставали на ноги «полицейские» и «налетчики», трясли головами, разевали рты. Режиссер горестно вздохнул, достал часы, что‑то прикинул и объявил:
– Перерыв! Два… три часа! Все свободны! И найдите мне нового помощника. Который не захочет взорвать Питер для реальности кадра!
Уволенный, но пока не рассчитанный Зинштейн, понурив голову, прошел мимо Щепкина, бубня под нос.
– Сергей! Сергей Михайлович!
За Зинштейном вприпрыжку побежал один из помощников режиссера.
– Сергей Михайлович! Стойте же! – Помощник нагнал юношу и схватил его за руку. – Погодите! Вы же знаете Яна Львовича! Он взрывается, но быстро отходит. Он простит вас. Через три часа и простит. Ну, повинитесь, покайтесь.
Зинштейн выдернул руку из пальцев помощника режиссера.
– Оставьте, Иван Парфенович. Я не мальчик! Если господин режиссер не понимает современных тенденций в синематографе и не готов идти на риск, на эксперимент, я умываю руки. Работать с этим тираном я не хочу, увольте! Пусть ищет пиротехника и баталиста где угодно. Хоть на паперти. Я ухожу!
Досмотреть трагикомическую сцену Щепкин не успел, городовой махнул рукой и пророкотал:
– Проезжайте, господин, путь свободен.
Обернувшись еще раз на место съемки и увидев расстроенных режиссера и его помощников, капитан усмехнулся и завел мотор.
Живут же люди! Даже завидно – вдали от реальной жизни творят сказку и при этом неплохо зарабатывают! И какие страсти бушуют!
Автомобиль Щепкин оставил неподалеку от входа в ресторан. С удовольствием прошелся пешком, разминая ноги, посмотрел на затянутое темно‑серыми облаками небо и вдруг подумал, что давно не был на природе и что последний раз безмятежно лежал в траве еще в Токио. А как это здорово – лежать на траве, смотреть в чистое небо и не думать ни о чем! И знать, что завтра будет только учеба, новая тренировка, а потом опять чистое небо и легкие ясные мысли.
…– Я ее только раскрыл! – раздался за спиной молодой ломкий баритон. – И кстати, на улице сухо.
Щепкин обернулся. В нескольких шагах от него стоял рослый юноша. Тщательно уложенные темные волосы, правильные черты лица, легкая полуулыбка на губах. Чистый хорошо отутюженный костюм, надраенные туфли. В руках юноша держал две книги, верхняя открыта.
Рядом с ним средних лет мужчина с небольшой тростью. Смотрит на юношу с укором и интересом.
– Всеволод, тебе исполнилось шестнадцать лет! В этом возрасте к человеку должно прийти понимание, что читать книгу на ходу – значит проявлять неуважение не только к автору, но и к самому себе. Даже если это не самая интересная книга…
– Ну конечно, ты прав, папа, – с лукавой улыбкой ответил юноша. – Но разве желание открыть книгу может быть проявлением неуважения? Я считаю, наоборот, это как раз проявление интереса. Даже если книга не самая хорошая. Нет?
Мужчина покачал головой.
– Логика не должна идти вразрез с нормами поведения.
– Разве это возможно? Логика, если она настоящая, всегда следует нормам. Ты сам меня этому учил.
Из подъезда соседнего здания выбежал невысокий господин с выпирающим брюшком и пенсне на носу.
– Владимир Александрович, Владимир Александрович, я забыл вам сказать… фу!
Толстячок догнал мужчину, схватил его за запястье.
– Насчет ваших лекций. Я думаю, мне удастся договориться…
Мужчина улыбнулся, став вдруг удивительно похожим на своего сына.
– Лев Андреевич, помилуй бог! Я же лишен права преподавать! Как вы сможете…
– Владимир Андреевич, вы профессор! Вы прекрасный педагог, как вас можно лишить права делиться своими знаниями? Я перезвоню вам завтра. Хорошо?
Толстячок вплеснул руками и убежал.
Юноша с улыбкой следил за ним, а потом повернулся к отцу.
– Значит, ты возвращаешься на кафедру?
Владимир Андреевич снял пенсне, протер их платком и водрузил на нос.
– В империи инакомыслие лечат только одним способом – отлучением от дела. Или отправкой в ссылку. В конце концов, это приведет к гибели не только самой империи.
– Ты не преувеличиваешь, пап?
Мужчина посмотрел на книги в руках сына.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
