Олегу Иванычу даже не было особо противно, скорее — смешно. Впервые в жизни его снимали, как гулящую девку. И кто? Страшный кастрированный толстяк! Треснуть, что ли, ему по кумполу? Хоть вон той серебряной плевательницей… или курительницей…
Ыскиляр-каны с неожиданной прытью спрыгнул с ложа и принялся танцевать, что-то гнусаво напевая и виляя толстыми бедрами. По мнению коварного соблазнителя, этот зажигательно-сексуальный танец уж непременно должен произвести большое впечатление на строящего из себя полнейшую невинность гостя. Тот, правда, уже в открытую ржал — ну не мог удержаться, зрелище было то еще! Особенно — окончание танца, когда, томно подняв глаза к потолку, толстяк не лишенным изящества жестом скинул с бедер повязку и повернулся к Олегу Иванычу жирной необъятной задницей… Которую так хотелось хорошенько пнуть. Что Олег Иваныч и сделал.
Взвизгнув, главный евнух султанского гарема, уважаемый Ыскиляр-каны, завалился прямо в бассейн, подняв тучу брызг.
Надо думать, утонуть он не успеет. Чертов хор мальчиков-зайчиков наверняка отирается где-то поблизости. Вот пусть и вытаскивают своего хозяина, а Олегу Иванычу, пожалуй, пора отсюда!
Иван, Яган-ага, услыхав рассказ, смеялся до слез. Потом посерьезнел:
— Страшного врага ты нажил себе, Олег! Хранитель гарема Ыскиляр-каны вхож к султану. Многие ищут его дружбы. И… многие находят. Понимаешь теперь, каким способом, да?
М-да. Надо, по возможности, держаться от султанского двора подальше.
А не получилось подальше. Хозяин, Гасан-эфенди, повсюду таскал за собой своего нового телохранителя. Видно, лестно было. Слухи о победе над зинджем Эфрузом, интимным другом любвеобильного евнуха Ыскиляра-каны, распространились по Стамбулу быстро. Многие даже специально приходили к усадьбе магрибинца в Ускюдаре взглянуть на Ялныза Эфе — одинокого храбреца.
А «одинокий храбрец» тосковал. Не получалось пока разузнать о Гришане, даже подать о себе весточку в Новгород через какого-нибудь европейского купца не получалось. Нет, были у Ивана знакомые итальянцы, греки, евреи. Только вот на север никто из них ехать не собирался — ни в Венгрию, ни в Валахию, ни тем более в Польшу. Уж слишком опасно. В Валашской-то земле, по заведенной воеводой Владом традиции, сначала на кол посадят, а уж потом слушать будут.
Так и шли дни. Тягуче, уныло, скучно. Дом — султанский дворец — дом. Даже с инспекцией аль-Магриби никуда не ездил, не говоря уж о том, чтоб на войну какую собраться. То ли вообще войн не было, то ли не те это были войны, в которых важному нишанджи поучаствовать не стыдно.
Пару раз Олег Иваныч сталкивался во дворце с Ыскиляром-каны. Евнух лишь плевался да шипел, словно змею увидел. Впрочем, никаких пакостей не делал — и на том спасибо. Прошло уже недели полторы с той самой встречи в бассейне, когда Олег Иваныч вновь заступил в ночной караул — Гасан-эфенди был приглашен на ночное заседание дивана. Заниматься важными государственными делами, надо полагать. Под жаркое из баранины, гашиш с опиумом да танцы живота, исполняемые специально обученными арабскими невольницами.
Душных, наводящих тоску коридоров на этот раз, слава Богу, не было. Телохранители прибывших сановников прохаживались в саду, занимавшем большую часть внутреннего двора. Апельсиновые деревья, стройные кипарисы, оливы, тщательно подстриженные кусты, посыпанные нежным белым песком дорожки, обширный пруд, беседки с позолоченными крышами. И тишина. Полнейшая. Говорили, что в этом саду, в одной из беседок — никто не знал, в какой, — любил читать арабские стихи наследник, принц Баязид. Потому — никакого вертепства в саду не допускалось. Охранникам строго-настрого приказано следить за своими хозяевами — мало ли, в сад подышать выйдут, так чтоб не шумели, — а буде понадобится, тихонько уводить их домой, пользуясь гостевыми носилками.
В числе других охранников, Олег Иваныч прохаживался взад-вперед вдоль северной стены дворца — уходить дальше в сад не разрешалось — и думал. Все о том же. О Софье, о побеге, допрежь которого необходимо разыскать Гришу, в чем давно обещался помочь Иван… нет, теперь уже точно — с недавних пор правоверный мусульманин Яган-ага. Яган уже не таскал носилки — по протекции Гасана-эфенди назначен офицером в артиллерийский полк, где и проявлял свои способности. Потихоньку сбывались мечты бывшего рязанского холопа.
Не всем невольникам так везет, как Ивану-Ягану или, скажем, Олегу Иванычу. Можно и в каменоломни угодить, и к какому-нибудь бедняку-ремесленнику. Вот уж хуже нет, как к бедняку попасть — и кормить толком не будет, и работать заставит на износ, до седьмого пота. Такие хозяева за полгода немногих своих рабов до смерти доводили, потом снова на рынок шли, торговались до седьмого пота, выгадывали, кто подешевле. Так и Гришаня мог попасть, несмотря на ум свой да ученость. Языка-то турецкого не знает, впрочем, по-тюркски тут только анатолийские пастухи болтали, кто поважнее — больше на арабском и даже греческом. В общем, смесь какая-то получалась, только знатным людям понятная. А знает Гриша греческий? Кажется, нет. Латынь только да немецкий. Ни то ни другое здесь не катит. Тем более — уж арабского точно не знает. Вот и попадет к какому-нибудь бедняку-скареду. Или, того хуже, к извращенцу типа Ыскиляра-каны. Что ж тянет, Иван-то? Мало, что ль, у него знакомых на невольничьем рынке? Друг, называется. Надо поторопить бы.
Закутанная в легкую накидку — елдирме — скользнула меж апельсиновыми деревьями изящная женская тень. Видение в шелковом светло-зеленом халате-энтари. Из-под чадры — чаршафа — выбивались темные пряди. Набрав из фонтана воды в серебряный высокий кувшин, обернулась — понятно, на чужих мужиков взглянуть хоть одним глазом — и то дело. Вообще-то не должно быть сегодня в саду никаких женщин. Видно, старшая султанская жена дала промашку — послала, как обычно, за свежей водичкой. Не посмотрела, кто там, в саду, шляется. А одна из младших жен — судя по фигурке, соблазнительные обводы которой отнюдь не скрывали полупрозрачные одеяния, это именно младшая жена — так и смотрела, так и смотрела. Уж больно долго воду в кувшин набирала. Вон, уж через край льется, вода-то, а она все стоит, пялится. На мужиков, да не на всех!
Олег Иваныч мог бы поклясться, что прекрасная пэри смотрела только на него. И поворот головы, и — точно-точно! — блеск глаз под невесомым чаршафом… Набрав наконец воды, пэри, покачивая бедрами, нарочно прошла мимо мужиков, хоть ко дворцу-то был и более прямой путь. Ужо, нагорит ей от старшей жены, ежели проведает та. Или от евнуха — толстого развратника Ыскиляра-каны. Олег Иваныч услышал шуршание шелка…
— Пан Олег?
Кто это прошептал-то? Неужели…
Ну, точно! Прекрасная пэри с серебряным кувшином.
— У стены беседка. Жди. Осторожен будь.
Захлопнулась резная дверца. Олег Иваныч незаметно осмотрел других охранников — слышал ли кто разговор? Нет, не должны бы. Слишком далеко, да и голос пэри был тих, как шепот песка.
Он выждал время. Незаметно нырнул в кусты жимолости. Никто и не заподозрил ничего. Только вышедший к фонтану мальчик с накрашенными губами бросил на мощную фигуру Олега Иваныча быстрый взгляд. И сразу же отвернулся, ушел.
