– Да нет, не ночью. Днем.
– Что вы говорите! – удивился я. – Что за странное существо! Днем пугать человека…
– Да он меня не пугает. Он триста рублей требует.
– Какая меркантильность! За что же это он?
– За гроб и за ногу. Никакой у людей благодарности.
Мы из деликатности постеснялись начать расспросы, но он сам спросил, вздыхая:
– Рассказать?
– Конечно, конечно. Это очень… любопытно. Настоящий покойник, являющийся днем…
– Да он, как бы сказать… не настоящий. Был, действительно, покойник, а потом… Прямо-таки сущая чепуха!
– Ну? Ну?
– Вы знаете, где я служил последнее время?
– Вероятно, при посольстве? – высказал вежливое предположение мой товарищ.
– Да, как же! Держите карман шире… То есть так мне не повезло, так не повезло, что просто ужас. Подумать: учился я в свое время в гимназии, окончил три класса и дошел до того, что последнее время служил вагоновожатым трамвая!!
– Какая трагедия! – вздохнул мой товарищ. – Ну?
– Видите ли, я больше привык к интеллигентному труду. Шофер я плохой и вагоновожатый был препаршивый. Вместо того чтобы следить за своим делом, я считал количество окон в домах, старался обгонять, ради спорта, экипажи или читал вывески наоборот.
– Как это? – заинтересовался мой товарищ.
– А так: написано, например, «магазин Бурцева», а наоборот читаешь: «Авецруб низагам».
– Авецруб низагам, – прошептал я. – Это действительно замечательно. Забавно! Онвабаз…
– Чего?
– Онвабаз! Забавно.
– Да, да. Так вот я и говорю: вместо того чтобы дело делать, я ворон считал. Ну, вот… Недавно еду – вдруг из-за угла погребальная процессия. Эх, думаю, успею проскочить – трах! Что же вы думаете?! Вагон мой налетает на катафалк, гроб с покойником летит на рельсы, вагон наскакивает на гроб – и не успевает никто оглянуться, как гроб – на куски, а покойнику колесом кусочек ноги отхватило… Да вот, не он ли это сюда ковыляет?
Мы в ужасе вскочили и обернули лица к дверям, в которые кто-то вошел.
– Нет, не он! Да уж вы не беспокойтесь… Он явится проклятый! И здесь меня найдет. Притащится!
– Амус лешос, – сказал я своему другу, из деликатности затемнив фразу.
Но опытное ухо бывшего вагоновожатого уловило смысл этих слов.
– Ничего я не сошел с ума. Вот увидите – явится! Слушайте же, что дальше было. Едва только колесо наехало на лапу покойника, как он зашевелился, задергал руками и – ну орать что есть мочи! Эти дураки доктора так и не разглядели, что усопший-то спал в летаргическом сне.
– Изумительный случай! – ахнули мы.
– Ничего не изумительный. Самый обыкновенный. Говорю же я вам: со мной каждый день что-нибудь подобное случается.
– Что же дальше было?
– Ничего хорошего. Факельщики, разумеется, удрали, лошади с катафалком умчались вскачь – потеха!
– А родственники этого летаргического на меня же набросились и давай меня костить, как самого последнего человека.
– За что же? – удивился мой товарищ. – Ведь вы, прямо-таки воскресили мертвеца!
– То-то и оно. Я говорю то же самое. А он ко мне потом пристал: зачем гроб поломал? Зачем ногу попортил?
Вагоновожатый погладил усы и свесил голову на грудь с видом злейшего меланхолика.
– Теперь вот ходит ко мне. Триста рублей требует. Трамвайное общество отвертелось с помощью своих адвокатов… а у меня адвокатов-то нет. Что я теперь буду делать? Ходит и ходит этот колченогий. Каждый день ходит. Я, говорит, через тебя трудоспособность потерял.
– А вы бы ему указали на то, что, если бы не вы – так бы его живого и закопали в могилушку.
– Да говорил я ему! Уперся как бык: не твое дело, говорит. Может быть, я и без тебя бы, когда речи над гробом начали говорить, – проснулся бы. И ноги, говорит, были бы целы. Я, говорит… А чтоб тебя на том свете так таскало! Слышите? Идет! Я уж по костылю слышу. Пронюхал, что я здесь! Опять будет тут нюнить, падаль этакая!
Действительно, со стороны входа до нас донесся отчетливый стук костыля о каменный пол.
Он приближался и приближался…
II
Покойник выглядел еще не старым мужчиной, с желтым лицом и брезгливо выдвинутой нижней губой. Под мышкой он держал костыль. Голос имел скрипучий, ворчливый.
– А! Вот оно что! Вы тут вина распиваете, шашлыками закусываете – лучше бы денежки мои отдали. А приятелей шашлыками пичкать можете тогда, когда свободные деньги будут.
– Эй вы там – потише! – грубо крикнул я. – Чего вы пристаете к этому почтенному человеку? Что вам надо?
– А это вы видели? – указал он на ногу. – Тоже они мастера людей зря калечить.
– «Людей», – презрительно расхохотался вагоновожатый. – Тоже человек выискался! В гробу по улицам раскатывает.
– Все равно, брат! Давить никого не полагается.
– Если вы покойник, так нечего ко мне приставать, а если не покойник, то сами могли бы лошадьми править. Небось, я звонки-то давал.
– Ну так что ж, что давал?
– А вы разлеглись и в ус не дуете. Трамвая нужно остерегаться.
Последнюю фразу вагоновожатый произнес крайне нравоучительно.
– Вы, братец мой, рассуждаете, как глупый человек: если бы я мог сам править катафалочными лошадьми, кто бы, какой бы дурак повез меня на кладбище.
– Ну а если вы покойник, то и нечего было просыпаться!
– Я не виноват, что у меня летаргический сон. А вы уж обрадовались, думаете – всякого летаргического можно трамваем давить?
– «Триста рублей», – пожал плечами вагоновожатый. – А то, что меня со службы выгнали и жалованье в штраф удержали – это кто мне заплатит?
– Виноват, – перебил мой товарищ, очень рассудительный человек. – Скажите, господин вагоновожатый, а если бы вы налетели на настоящего покойника, вас бы тоже уволили?
– В том-то и дело, что тогда бы не уволили! Мало ли какой человек на погребальную процессию наехать может. А тут уволили за то, что живого человека изувечил. Все-таки – скандал, разговоры!
– В таком случае, милостивый государь, – серьезно сказал мой товарищ, обращаясь к покойнику. – Вы сами виноваты во всем происшедшем. Вам не нужно было просыпаться. Вы сами понимаете – не большая беда, если покойника немножко изувечат. А вы сделали очень некрасиво – к рельсам подъехали, крадучись, втихомолку, как покойник, а потом, когда вас, так сказать, вышибли из седла, вы подняли крик, подчеркнув этим, что пострадали, как живой человек. Неудобно-с.
– Ну, хорошо. Если даже так, – согласился покойник после долгого размышления. – А гроб-то он все-таки поломал? Гроб-то тоже денег стоил?
