— То же, что и тебе.
Он поднял трубку и набрал номер.
Клодия отправилась на поиски своей спальни, решив, что не станет крутиться возле Брента, затевать пустопорожние разговоры и привлекать к себе его милостивое внимание!
Она обнаружила предназначенную ей комнату по своей дорожной сумке. Та сиротливо стояла у софы, накрытой темно-коричневым пледом, цвет которого хорошо сочетался с гардинами на окнах. Безликая комната, напоминает гостиничный номер, подумалось ей, не хватает только бара.
Глаза ее снова затуманили слезы, и Клодия заморгала, чтобы прогнать их. До чего же унизительно находиться рядом с человеком, который презирает тебя и даже не считает нужным это скрывать!
Клодия вытащила из стоящей на тумбочке коробки бумажный носовой платок и вытерла мокрые щеки. Брент управляет ее жизнью, но это не значит, что у нее нет гордости, и зря слезы лить она не станет.
Быстро распаковав вещи, она направилась в гостиную. Судя по всему, заказ доставили молниеносно — Брент уже переложил огромную пиццу из коробки на тарелку китайского фарфора, а теперь наполнял небольшие салатницы зеленым салатом.
— Я подумал, ты предпочтешь для первого раза что-нибудь простое. Садись, — сказал Брент, вручая ей тарелку.
Клодия с испугом взглянула на кусок пиццы величиною с небольшой поднос, но ничего не сказала. Зачем давать повод для шуток, что она может не бояться пополнеть, так как худоба ей явно не к лицу?
Но в тот же миг ей в голову пришла совершенно неожиданная мысль. Если она поправится и восстановит свой прежний вес, Брент снова будет считать ее желанной и захочет переспать с ней. Клодия почувствовала, что щеки ее вспыхнули предательским румянцем. Ее тело могло подчиняться влекущей, магической силе Брента, но сердце и душа категорически отвергали даже мысль о близости с ним. Секс без любви не для нее, а любовь умерла много лет тому назад.
Поддерживая предложенную игру во внимательного хозяина и вежливую гостью, Клодия самым непринужденным тоном проговорила:
— Как только поем, позвоню папе. Интересно, как они устроились? Конечно, ты прав, что уговорил их переехать на время — лучше пожить в «Уиллоу-коттедж», чем повсюду натыкаться на строительный мусор и банки с краской. Надеюсь, это на месяц, не больше?
Клодия отрезала кусок пиццы и стала наматывать на вилку нити расплавленного сыра, поймав себя на ощущении, что они будто душат ее.
— Думаю, если ты решил сделать своим домом «Фартингс-Холл», лондонскую квартиру фирма у тебя заберет?
— Прекрати эту светскую беседу! — с нескрываемым раздражением потребовал Брент. — И перестань нервничать! Я не собираюсь посягать на тебя, ты в полной безопасности. Могу напомнить, я уже был близок с тобой, и последствия мне очень не понравились.
— Ты имеешь в виду Рози?..
Клодия, потрясенная, потерявшая дар речи, уставилась на него широко открытыми глазами. Я-то, глупая, думала, Брент обожает ребенка, а оказывается…
— Нет, конечно нет. — В голосе Брента слышалась безмерная усталость. — Как я могу сожалеть о рождении своей чудесной дочери? Были другие неприятные моменты нашей связи, Клодия.
Какая-то еле уловимая тень промелькнула в его глазах, когда Брент пронзительно взглянул на нее. Клодия не имела ни малейшего представления, о чем он толкует, и все же ей хотелось, чтобы он замолчал: разговор начинал ее пугать.
— Ты говоришь так, будто я тебя отшлепала! — фыркнула она и покраснела, тут же пожалев о сказанном.
Но Брент совершенно спокойно ответил:
— Не стоит грубить.
— У тебя научилась!
— Спокойнее, спокойнее. Хотя… если ты так хочешь, давай продолжим нашу светскую беседу. — Брент разлил по бокалам красное вино. — Да, ты можешь позвонить Гаю, ради Бога. Да, я пообещал строителям хорошее вознаграждение, если они закончат все за месяц, считая с сегодняшнего дня. Что касается этой квартиры, она останется за мной. Конечно, мы будем жить в «Фартингс-Холле», но возможны определенные обстоятельства, при которых мне потребуется собственное жилье.
Клодия догадывалась, что это за «определенные обстоятельства». Ей-то известно, как Брент любит женщин, какой он неутомимый любовник! И коль их брак таковой лишь по названию, он не станет блюсти верность.
Поднявшаяся волна ревности вызвала прилив жгучей, мучительной боли. Клодия резко встала и направилась к телефону. Разговаривая с отцом, она изо всех сил старалась, чтобы голос ее не прервался плачем, который тугим комком застрял у нее в горле. Положив трубку и сохраняя внешнее спокойствие, она ушла в свою спальню и лишь там дала себе волю, разразившись рыданиями.
Она не любила Брента, прошлое кануло в вечность, но ее тело и душа… Они одинаково мучительно ныли. С того момента когда Брент снова появился в ее жизни, Клодия сразу распознала опасность и, как могла, старалась предотвратить ее. Но тщетно.
Мысль о Бренте, занимающемся с кем-то любовью, была невыносима. Интимные подробности все время всплывали в ее памяти. Неужели от какой-то другой женщины он получает тот же чувственный, безумный, неистовый отклик, который всегда вызывали в ней его ласки? Клодии хотелось закрыть глаза и умереть.
Она лежала в темноте и молилась, чтобы, не дай Бог, не влюбиться в Брента снова. Рано или поздно она научится справляться с желанием, с бесконечной сердечной болью. Но если опять придет любовь, она пропала.
6
Клодия оставила Брента в кухне готовить утренний кофе, а сама отправилась по магазинам. Впереди целый день. Она может делать что угодно и как угодно проматывать его деньги!
Эти мысли, пожалуй, не назовешь благородными, но мне плевать, мстительно думала Клодия, расплачиваясь с таксистом на Оксфорд-стрит, главной торговой улице Лондона. Брент же сам сказал, что у него есть деньги и она может их тратить. Пусть так и будет.
Клодия знала, что выглядит не лучшим образом. И зеркало, в которое она смотрелась утром, увы, не разубедило ее в этом.
С волосами, которые давно следовало препоручить заботам куафера, в сером костюме, в удобных туфлях на низких каблуках, взятых специально, чтобы ходить по музеям и выставкам, — надо же как-то убить время — едва ли она могла казаться живым олицетворением сексуальности. Клодия увидела свое отражение в витрине и отвернулась.
Перед ней открывались две возможности.
Можно было целый день проторчать в своей комнате, изображая мученицу и гордо отказываясь от денег Брента, или, смирив гордыню, поймать его на слове и, черт возьми, доставить себе удовольствие!
Она выбрала второе.
Перед уходом заглянула в кухню и, глядя куда угодно, только не на Брента, сказала:
— Доброе утро. Я ухожу. Когда вернусь, не знаю.
Брент совершенно ясно дал понять, что не нуждается в ее компании. Что ж, пусть так и будет.
