Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
— А… как эти почтенные люди из прошлого могут быть связаны с трупом? Совершенно современным, я бы даже сказал, свежим?
— Понятия не имею, — признался Шаховской. — Никакого. Вот хочу поручить Боре поискать что-нибудь в архивах. Сегодня будет директор Государственного архива, да? Я бы их познакомил. Речь идет о каком-то заговоре, но никаких документов о заговоре в мае девятьсот шестого я не встречал.
— Первая Дума тогда еще работала, да?
Шаховской кивнул.
— Ее разогнали в июле. В мае все было в разгаре.
— Интересно, — признался Ворошилов и покрутил головой. — Жаль, что я аппаратчик и никчемный человек, я бы вам помог.
— Будет вам. Что это вас сегодня на самоуничижение потянуло?
— А меня все время тянет! — Ворошилов открыл дверь, за которой толпился народ, много, как показалось Шаховскому после просторной пустоты коридора. — Недовольство собой есть признак здорового отношения к жизни.
— Да что вы говорите? — под нос себе пробормотал Дмитрий Иванович. — Не может быть.
— Вы проходите, проходите, — пригласил Борю Ворошилов. — Молодым людям полезно познакомиться с парламентским закулисьем, так сказать.
Боря засуетился, заулыбался, стал кланяться, и Шаховского удивило его… подобострастие. Ничего особенного не происходит, обычное совещание в государственном учреждении. Впрочем, карьерные устремления Бори Викторова хорошо известны, и по всей видимости, ему казалось, что он приближается к вершинам власти семимильными шагами и уж почти достиг их — вот же и в Думу попал, на самое что ни на есть настоящее совещание, а там недалеко и до толстых книг в синих «государственных» переплетах, и списка редколлегии, где сияющими буквами набрано «Викторов Борис, доктор исторических наук, профессор».
— А почему так много людей?
— Потому что это… производство, Боря.
Будущий доктор и профессор честно ничего не понял.
— В каком смысле, Дмитрий Иванович?
— Да в прямом. Ты же не маленький! Чтобы парламент принял любое решение, самое незначительное, его нужно для начала осознать, потом сформулировать, потом отдать юристам, чтобы оно в принципе соответствовало нормам, потом показать другим экспертам, чтобы внести изменения в эти нормы, если необходимо, потом скомпилировать мнения, которых может быть миллион. Ты считаешь, что школьная форма нужна, а я считаю, что вредна, а вон та дама, может, полагает, что вместе с формой для школьников надо еще ввести форму для учителей!.. Каждый из нас с пеной у рта доказывает, что прав. Получается, что одно мнение исключает другое, и все они правильные.
— Я об этом никогда не задумывался, — признался Боря Викторов, будущий законодатель.
— Приходится договариваться на берегу, — продолжал Дмитрий Иванович, у которого было превосходное настроение. — Пока дело не дошло до законов! Как раз на этом и погорели депутаты Первой Думы — они и не собирались договариваться с правительством, а правительству даже странно было подумать, что оно должно отчитываться перед какими-то там депутатами!.. Никогда не отчитывалось, а тут вдруг должно! Ты же историк, Боря.
Совещание началось, все притихли, говорить стало неудобно, но Шаховской договорил, точнее дошептал:
— Это же парламент, а не подпольная организация и не заговорщики! Любое действие, по идее, необходимо соотносить с законом, а в законах сам черт голову сломит, и не все жаждут соотноситься. И все это как-то нужно приводить к общему знаменателю.
Совещание пошло своим чередом, Шаховской слушал внимательно — к столетию Первой мировой войны предполагалось опубликовать уже имеющиеся исследования, открыть экспозиции в музеях, книжку для школьников издать. Дмитрия Ивановича поражало до глубины души, что одна из самых страшных и великих войн в истории человечества оказалась так быстро и почти безнадежно забыта. Война, повернувшая в другую сторону не только развитие Европы, но и всего мира, война, предопределившая следующую, еще более страшную! О ней мало писали, говорили и того меньше, почти не вспоминали, а с тех пор прошло всего сто лет, ничтожный срок.
Впрочем, лучше бы совсем не говорили и не писали. Очень много ошибок, дилетантства и вранья.
Ворошилов нагнулся к нему, и Шаховской понял, что сейчас будет смешное:
— Недавно попалось на глаза. Меры охраны, подлежащие принятию в селениях по пути Высочайшего следования от Арзамаса в Саровскую пустынь. Пункт седьмой: с раннего утра дня Высочайшего проезда в попутных селениях все собаки должны быть на привязи!
Дмитрий Иванович засмеялся, а Ворошилов подхватил свалившиеся с кончика носа очки.
— А? Хороша мера?
Когда все закончилось, Шаховской сдал Борю директору архива — тот выразил полную готовность всячески помогать.
— Но вы же понимаете, как всегда, сведения нужны срочно.
— Архивное дело суеты не терпит, вы тоже это понимаете, Дмитрий Иванович. Но все, что можем, сделаем.
Вообще Шаховской любил архивистов именно за то, что они всегда были готовы помогать и любили прошлое, собранное в их архивах, так, как будто это никакое не прошлое, а живая, настоящая, сегодняшняя жизнь. Дмитрию Ивановичу казалось, что любого, кто к ним обращался, работники архивов уже заранее уважали за интерес к этому прошлому, которое только казалось мертвым и ненужным, а на самом деле было необходимым, важным — готовый учебник, надо лишь внимательно читать, запоминать, вникать, чтобы не повторять ошибок. Нельзя научиться читать, промахнув мимо азбуки, нельзя научиться жить сегодня, не выучив того, что было вчера. Эта простая и очевидная формула была для архивистов не просто формулой, в ней заключался подход к жизни, и он казался Дмитрию Ивановичу единственно правильным.
— Хотите, я могу ребят из аналитического управления попросить, — предложил Ворошилов, пряча свои необыкновенные очки, — они тоже чего-нибудь поищут. Музейщиков еще! Не может такого быть, чтобы следов заговора не осталось! Ну, если он существовал, конечно, и эти ваши документы подлинные.
Дмитрий Иванович был совершенно уверен и что заговор был, и что документы подлинные. Причастность к тайне, возможность разгадать загадку — не только сегодняшнюю, но и столетней давности, — будоражили его, и ему нравилось невесть откуда взявшееся состояние азарта, и приходилось напоминать себе, что это не «история во вкусе рассказов г-на Конан Дойла».
И еще ему не хотелось… делиться. Ни с Борей Викторовым, ни с Ворошиловым!.. Если бы время не торопило, он все разузнал бы сам — так гораздо интереснее. Что-то очень личное заключалось для него во всей этой истории, может, из-за того Шаховского, может, из-за Варвары с ее дивной улыбкой, а может, из-за Думы, к которой он привык относиться как к месту работы, а в той, первой, было нечто таинственное, но тоже связанное с ним — через сто лет.
И от «ребят из аналитического управления» он отказался.
— Ну-ну, — то ли одобрил, то ли осудил Ворошилов. — Бог в помощь, конечно, но если что — обращайтесь! Всем сердцем с вами!
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
