– Может, это все-таки не он, – засомневался Бенсон.
– Палец представляется мне достаточно убедительным доказательством, – сказал Грин. – Вы пытаетесь сейчас отказаться от того, что так пылко защищали: это Тино, приконченный своими дружками.
– Может, это вовсе не так, – пробормотал Бенсон.
– Где ты работал тогда? – спросил Кейдж.
– Уитли-Хейтс. В Голливуде, за шоссе. В красивом старинном доме. К тому же очень известном – раньше там жила Жан Хэрлоу. Некоторое время назад его снял человек, похожий на гангстера. И конечно, заказал установку сигнализации.
– Почему вы решили, что он гангстер? – спросил Грин.
– А как вы определяете, что человек в униформе и фуражке, с револьвером на поясе и резиновой дубинкой – полицейский агент? Он одевается, как гангстер, ходит, как гангстер, говорит, как гангстер.
– А у гангстера есть имя? – спросил Грин.
– Родни Диджиакомо.
– Чем Родни официально зарабатывает себе на жизнь?
– Он рассказывал, что торгует спиртным. Я в этом сомневаюсь.
– Родни живет один?
– Понятия не имею.
– Сколько у вас еще осталось там работы?
– На один день.
– А сколько дней уже проработали?
– Три.
– Расскажите еще раз, что вы видели.
– Я работал там позавчера, около половины десятого утра. Ворота в сад были открыты. Если идти по дорожке параллельно крыльцу, то сначала проходишь мимо гостиной, затем мимо входной двери и, наконец, попадаешь в столовую. Я находился в гостиной, когда вдруг рядом оказался Тино. Он спросил, где Родни. На нем были те же брюки и рубашка, что и сейчас, а в руках большой черный чемодан «Самсонайт». На шее висела золотая цепочка – кстати, мы не обратили внимания! – а в левой руке он держал солнечные очки. Именно в тот момент я заметил, что на одном из пальцев чего-то не хватает. Затем вошел Родни, и они обнялись, широко улыбаясь. Они произнесли лишь имена друг друга и тут же отправились в рабочий кабинет Родни, который находится в центральной части дома, между коридором и бассейном. Спустя некоторое время они вышли на улицу. Дважды они заносили в дом четыре тяжелых чемодана. Через полчаса какой-то мужчина – я проворонил, как он входил в дом, – направился в туалет. Такой же – как бы получше выразиться – характер, как и у Родни. И в зеркало, висевшее в коридоре, я увидел, как при помощи специальной машинки, которой пользуются в банках, они пересчитывали деньги. Машинка трещала, а на столе лежали стопки банкнот. Кроме Родни и Тино там был кто-то еще.
– Всего четверо? – уточнил Грин.
– Да. Полагаю, да.
– И дальше?
– Я подумал: так, господа перевозят крупную партию денег. И я притворился, будто у меня из носа течет кровь.
– А потом?
– В половине третьего я пошел пообедать, а когда вернулся, то застал Родни уже одного.
– Где вы обедали?
– В кафе на улице Франклин.
– Долго отсутствовали?
– Около часа.
– Достаточно, чтобы прикончить Тино.
– Я этого не говорил. Ведь я практически ничего не видел, – сказал Бенсон.
– Завтра утром вы установите там микрофон, – сказал Грин. Это была дерзкая мысль, но Грин не мог устоять перед искушением, от которого по всему телу разливалось тепло.
– Ты не в своем уме, – прокомментировал Кейдж с заднего сиденья.
– Господин Грин, какой в этом смысл? – спросил Бенсон.
– Мы должны узнать, где лежат деньги, – голос Грина слегка дрожал. Он нервничал, раскрывая им свой замысел.
– И что потом?
– А потом мы их украдем.
Грин украдкой бросил взгляд на Бенсона – тот молча смотрел перед собой. Он по-прежнему потел и тяжело дышал. Грину следовало проявить осторожность и не употреблять таких слов, как «украдем». Нужно было просто посеять семена этой идеи в их головах так, будто бы она явилась плодом их собственного воображения.
– Что у тебя на уме? – спросил Кейдж. – Я-то думал, что ты серьезный малый. Интеллектуал, случайно ставший актером. А ты, оказывается, просто дурак. Ограбить мафиози – есть более простые способы покончить жизнь самоубийством. Не такие болезненные, потому что, если они тебя застукают, ты – покойник.
– Они не узнают.
– Они вспомнят, кто мог знать о деньгах, и выйдут на Флойда. Ты хочешь пожертвовать Флойдом?
– Никто не жертвует господином Бенсоном. Я просто размышляю вслух.
– Что вы задумали, господин Грин? – проворчал Бенсон. – Объясните же нам, наконец.
– Я хочу взять деньги и не понести наказания.
– А я хочу стать отцом ребенка Джулии Роберте, – съязвил Кейдж.
– А я хочу спать, с вашего позволения, – сказал Бенсон.
Дальше они ехали молча, и у Грина не хватало духу нарушить тишину, где рокотал лишь мотор «олдса».
Тусклый свет падал на потрескавшиеся улицы Голливуда. Вокруг темной парковки и неосвещенных зданий ощущалось угрожающее присутствие закоренелых наркоманов и сбежавших сумасшедших, как ежедневно писала газета «Таймс». Без калифорнийского солнца, которое заставляло сиять даже навозную кучу, этот разлагающийся город производил угнетающее впечатление. Светофоры регулировали пустынные перекрестки, оставленные под наблюдение закутанных в обтрепанные одеяла бродяг.
Джимми Кейдж и Том Грин вышли у «Сант-Мартина». Флойд Бенсон, кряхтя, перелез за руль и уехал, не попрощавшись.
– Что тебе все-таки взбрело в голову? – спросил Джимми Кейдж, провожая глазами исчезающие фары «олдса». Он снова зажег сигарету. Они стояли у входа в ночлежку, освещенного неоновой лампой, – доверчивый автомобилист мог подумать, что перед ним приличный среднего класса отель. Контуры здания растворялись в ночи. Никакого визга пьяных шлюх, никаких воплей обкраденных бездомных. В этой части Голливудского бульвара было тихо, как в обычном американском районе.
Грин сказал:
– Должен существовать какой-то способ, чтобы отобрать деньги у этих бандитов.
– Ограбление остается ограблением.
– Ограбление гангстеров – это минус, умноженный на минус, в результате чего получается плюс.
– Сомневаюсь, что суд присяжных будет рассуждать так же.
– Если до этого дойдет, значит, мы разработали плохой план. В хорошем плане Родни и его дружки будут ошарашены, и прежде, чем они что-то предпримут, нас уже и след простыл.
– Куда?
– Европа. Или ближе. Карибы. Или Таити.
– Ты играешь со смертью. Они тебя пристрелят, как паршивого пса.
