– Старушка что-нибудь говорила? – спросил он. Джоурдан выпустила струйку дыма и отрицательно покачала головой.
– Нет, ни слова.
– Ее кормили?
– Да, она поела немного каши и горячего супа. – Джоурдан нервно постучала указательным пальцем по кончику сигареты, пытаясь стряхнуть пепел.
– По-моему, вы чем-то обеспокоены, – встревожился Киндерман.
– Не знаю. Здесь жутковато. И я не могу понять, отчего. – Она пожала плечами и повторила: – Не знаю.
– Вы очень устали. Идите-ка лучше домой. Здесь есть и медсестры, и сиделки...
– Нет-нет. Мне не хочется уходить. Она такая жалкая и несчастная. – Джоурдан снова попыталась стряхнуть несуществующий пепел, и тут в ее глазах вспыхнула надежда. – Впрочем, я и в самом деле какая-то разбитая. Вы думаете, мне можно уйти?
– Вы прекрасно поработали. А теперь бегите домой.
Джоурдан взглянула на него с облегчением:
– Спасибо, лейтенант. Спокойной ночи. – И, повернувшись, она поспешила к выходу. Киндерман не спускал с нее глаз.
«Вот и она почувствовала это, – размышлял он. – То же, что и я. Но что именно? В чем же загвоздка? Старушка ведь этого не делала».
В холле появилась уборщица и принялась надраивать пол. Ее волосы покрывала красная, видавшая виды косынка.
«А вот уборщица моет пол, – думал Киндерман. – И больше ничего не происходит».
Вернувшись к действительности, следователь отправился домой. Ему вдруг нестерпимо захотелось в теплую мягкую постель.
Мэри уже поджидала его на кухне. Она восседала за столом из кленового дерева в голубом шерстяном халате. У нее было круглое, добродушное лицо и озорные глаза.
– Ну, наконец-то. Привет, Билл. Ты какой-то усталый, – заметила она.
– Я превращаюсь в одно гигантское веко, и оно чудовищно хочет спать.
Киндерман чмокнул жену в лоб и опустился на стул.
– Есть хочешь? – спросила Мэри.
– Не очень.
– Я пожарила грудинку.
– А почему не карпа? – Она рассмеялась.
– Как у тебя дела?
– Прекрасно. Как обычно, резались в картишки. Мэри прекрасно знала об убийстве Кинтри. Она слышала об этой трагедии по радио. Но еще много-много лет назад они договорились, что служебные дела не будут тревожить их семейный покой. По крайней мере, обсуждать их дома запрещалось. Что же касалось поздних телефонных звонков, то они, конечно же, были неизбежны.
– Ну, а у тебя что новенького? Как тебе Ричмонд?
Она скорчила недовольную гримасу.
– Представляешь, решили мы там позавтракать, заказали яичницу с беконом, а нам ее принесли с овсянкой. Так мама не выдержала и как выпалит у самой кассы: «Здесь все евреи какие-то чокнутые».
– А где же она сама, наша несравненная и почтенная богиня яиц и бекона?
– Спит.
– Слава Богу.
– Билл, потише. Она может услышать.
– Сквозь сон? Ну, конечно, любовь моя, а я и забыл. Повелительница Ванны дремлет чутко. Ибо прекрасно знает, что я могу совершить нечто чудовищное с этой проклятущей рыбиной. Мэри, ну когда же, наконец, мы съедим этого карпа? Кроме шуток.
– Завтра.
– Значит, сегодня я опять не смогу принять ванну?
– Сходи в душ.
– Но я хочу в ванну, и чтобы в ней было много-много пены. Слушай, а, может, карп не будет возражать против пены? Я согласен вступить с ним в переговоры. Кстати, а где Джулия?
На занятиях по танцам.
– Разве по ночам пляшут?
– Билл, но сейчас только восемь часов.
– Пусть лучше пляшет днем.
– Почему?
– Днем светло. Поэтому и лучше. Она будет видеть собственные туфли. Евреи не умеют плясать в темноте. Они все время спотыкаются. А это здорово раздражает.
– Билл, я хочу тебе кое-что сообщить. Только ты не психуй.
– Ясно, к нам спешат еще пять карпов.
– Что-то вроде этого. Джулия собирается поменять фамилию на «Фебрэ».
Лейтенант тупо уставился на жену.
– Ты издеваешься?
– Нисколько.
– Значит, у тебя такие шуточки?
– Она утверждает, что танцовщице эта фамилия подходит гораздо лучше.
– Джулия Фебрэ, – мрачно произнес Киндерман.
– А почему бы и нет?
– Среди евреев нет фамилии «Фебрэ». Что-то в этом роде происходит нынче и со всей нашей культурой. А потом явится доктор Берни Фейнерман и выпрямит ей нос, чтобы он соответствовал ее фамилии. Следом за этим в Библии появится новая книга Фебрэ, да и в ковчег уже не пустят никого, кто смахивает на антилопу-гну. Там соберутся только аккуратненькие и чистенькие зверьки с благозвучными именами. И при этом все они будут непременно стопроцентными янки из Дубьюка. Мы должны благодарить Бога за то, что рядом с нами нет фараона, ох и посмеялся бы он нам прямо в лицо!
– Могло быть и хуже, – возразила Мэри.
– Могло бы.
– А интересно, ковчег причаливал в Ричмонде? Но Киндерман уже не слушал.
– По-моему, я уже погружаюсь, – пробормотал он и уронил голову на грудь.
– Дорогой, иди скорей спать, – засуетилась Мэри. – Ты сам себя изводишь. Киндерман послушно кивнул.
– Да, я действительно здорово устал. – Он поднялся со стула и поцеловал жену в щеку. – Спокойной ночи, пончик.
– Спокойной ночи, Билл. Я тебя очень люблю.
– Я тоже.
Киндерман добрел до спальни и через несколько минут уже мирно посапывал.
И приснился ему странный сон. Сначала он будто бы летал над лесами и лугами, все казалось ярким, красочным и настоящим. Потом Киндерман разглядел сверху деревеньки и города. Они тоже казались вроде бы настоящими, да и выглядели как обычно, но он-то знал: на этот раз в них кроется что-то совершенно непонятное, и Киндерман никогда не смог бы описать их. Как бывает обычно в таких снах, он не ощущал собственного тела и в то же время чувствовал невероятную силу. Отчетливо распознавая вокруг себя и предметы, и лица, Киндерман тем не менее прекрасно понимал, что все это ему только снится, на самом деле он лежит сейчас в постели и досконально помнит все события минувшего дня.
Неожиданно Киндерман очутился внутри огромного каменного строения. Гладкие нежно-розовые стены сходились на невероятной высоте, образуя гигантский купол. Киндерман догадался, что находится внутри исполинского собора. Всюду стояли койки, такие же, как в больницах – белые и узкие, а рядом сновали незнакомые люди, и каждый был чем-то занят. При этом вокруг стояла тишина. Одни лежали или сидели на койках, Другие бродили между ними в пижамах и халатах. В основном люди читали или беззвучно беседовали друг с другом. Совсем рядом Киндерман заметил горсточку людей, состоящую из пяти человек. Они собрались за столом, на котором возвышался аппарат, напоминающий радиопередатчик. Лица у собравшихся застыли в напряжении. Наконец, Киндерман услышал, как один из них произнес: «Вы меня слышите?» Странные крылатые существа – мужчины и женщины в белых больничных халатах – шествовали в разных направлениях и раздавали лекарства. Они тоже спокойно переговаривались между собой. Сквозь округлые витражные окна пробивались яркие солнечные лучи. В соборе царили мир и согласие.
