Нэн высморкалась в салфетку, основательно прочистив нос. На него вновь нахлынули воспоминания детства: как его заставляли пользоваться жестким, как наждак, носовым платком и каждый раз награждали основательным подзатыльником, если он вытирал нос рукавом.
— Ты похудел, — сказала она. — Я принесла тебе суп.
— Это здорово. И какой? — И он вспомнил настоящий перловый суп, дымящийся на его мини-кухне.
— Такой, какой тебе полезен. Уж куда лучше, чем это, — кивнула она в сторону мисс Перекись. Нэн замечала все.
— Да она мне никто, — тихо возразил он. — Ну так как ты?
— А кому нужны мои жалобы? Двадцать минут ждать поезда — это, я тебе скажу…
— А что еще в пакете? — Он заглянул внутрь.
— Суп, печенье, шоколадные хлопья. Ты где остановился?
— Здесь, неподалеку, — уклончиво ответил он.
— Ну и хорошо, — отозвалась она, все поняв. — А дискоклуб «Клеопатра» рядом? — спросила она, как будто заранее заготовив вопрос.
— В Патрикхилле все рядом с ним.
— Тебе нужно туда сходить.
— Зачем?
— Обязательно! В воскресенье вечером там собираются люди постарше, вроде тебя.
Он почувствовал, как сердце забилось сильнее. Он был готов ждать, а она — нет.
— Ты выглядишь неважно. Надо чаще бывать на людях. — Сказать так человеку, только что вышедшему из тюрьмы, могла только Нэн.
— Ну так как же твои дела? — Он старался говорить тихо и ровно. Четыре долгих года он вынашивал план, и сейчас впервые в нем шевельнулись сомнение.
— Все в порядке, — кивнула Нэн. Несмотря на отсутствие образования, она была очень и очень проницательной. — Бизнес идет неплохо, достаточно гладко, — она положила ладонь на скатерть. — Картины продаются хорошо. Лестница все такая же, как ты ее оставил. Хочешь взглянуть на дом?
Он скосил глаза влево и кивнул.
— Я принесла фотографии.
— Не картину?
— Ты еще не так стар, чтобы безнаказанно дерзить. — Она протянула конверт с фотографиями.
Он достал снимки. Фото собаки, большой серебристой лайки с умными глазами в черных пятнах на белой морде.
— Гелерт, — сказал он.
— И кличка, и характер — все те же.
— Отважная и преданная собака. Рассказ про нее был моим самым любимым. Ты рассказывала нам…
— Когда вы сидели в шкафу. — На лице Нэн появилась редкая улыбка. — Сейчас это большая собака. — Она ловко всунула ему в ладонь свернутую пачку двадцатифунтовых банкнот. — А здесь ты увидишь, что мы сделали с верандой.
Белый коттедж на песчаном пляже со шрамом из водорослей после прилива, большие окна, недостроенная деревянная веранда, обесцвеченная сильными западными ветрами и скупым шотландским солнцем.
Дом совсем не изменился, как и пляж, и замок. Только лайка, лежавшая у входа, выросла.
Он долго смотрел на фотографию, не замечая, что Нэн хочет убрать ее вместе со всеми. Потом отлучился в туалет, чтобы спрятать деньги в ботинок.
— Ну, мне пора. Увидимся.
— Конечно, увидимся. — Ему вдруг захотелось, чтобы она осталась. — Передавай… привет.
— Съешь суп! — Она потрепала его по голове знакомым с четырехлетнего возраста движением, когда хотела убедиться, что у него нет вшей, и ушла, забрав с собой фотографии.
Он поднял чашку, внимательно посмотрел на молочную пленку и откинулся назад, расслабляясь. Мисс Перекись что-то говорила. А может, если закрыть глаза…
— Извините, — повторила мисс Перекись, — вы не знаете, сколько сейчас времени?
Он перевел взгляд на ее столик. Часов на руке уже не было.
Ну что ж. Он подумал о своем новом жилище, с горячей водой и хрустящими белыми простынями. Он слишком долго жил так, как пожелала Ее Величество. Пора заняться собой.
Макалпину была неприятна предстоящая миссия. «Мне жаль, что с вашей дочерью произошло несчастье».
— Готова? — спросил он.
Костелло бросила взгляд на дом. Зажиточный средний класс, Элизабет-Джейн вполне в него вписывалась.
— Готова.
Дверь открыла некрасивая женщина в годах, кипевшая от возмущения. Золотые браслеты на запястьях звякнули, когда она указала им на улицу.
— Хватит! Имейте совесть! Да сколько можно повторять? — Она начала было закрывать дверь, но остановилась, увидев полицейские удостоверении. — Боже, прошу прошения, — сказала она, переводя взгляд с одного на другую. — Здесь были репортеры, стучали в дверь, перегородили машинами улицу. Никакого уважения, как же так можно!
— Сейчас не самое лучшее время, — согласился Макалпин, улыбаясь как можно приветливее.
Женщина кивнула, улыбнувшись в ответ. Значит, матерью была не она.
— День действительно был ужасный, — подтвердила она с плохо скрываемым интересом. — Просто ужасный. Никогда не думаешь, что такое может случиться с кем-нибудь из знакомых. Я имею в виду — прямо у них дома, вы понимаете? Входите, прошу вас.
Они прошли в большой холл, отделанный терракотовой плиткой, с винтовой лестницей, ведущей наверх. Родители Элизабет-Джейн явно не бедствовали.
— Бетти и Джим там. С ними священник. — Она взглянула на часы и провела по щеке ногтем с медно-коричневым лаком, будто прикидывая, сколько прошло времени. — Он с ними не так давно. — Было видно, что ей не хотелось их прерывать.
— А вы?.. — спросила Костелло, чувствуя нетерпение Макалпина.
— Изабель Коуэн, их соседка. Я знала их дочь двадцать лет… С тех пор как она была еще совсем крошкой.
— Вам, должно быть, очень нелегко, Изабель. Вы не возражаете, если мы… — Не дожидаясь ответа, Костелло открыла дверь и отступила в сторону, пропуская вперед миссис Коуэн. Женщины обменялись улыбками. Было очевидно, что миссис Коуэн хотела возразить, но была для этого слишком хорошо воспитана.
— Бетти? — тихо позвала она приятельницу. — Приехали полицейские, детективы. Им нужно поговорить.
Макалпин и Костелло вошли в комнату, своей стерильностью не уступавшую операционной: три ослепительно белых стены и темно-синий камин. Диссонанс вносила только картина, висевшая над камином, — профессионально выполненный портрет Элизабет-Джейн. Ее фотографии разных периодов на каминной доске были расставлены по безупречной прямой — настоящее место поклонения единственному ребенку. Посередине стояли золотые массивные часы, маятник которых неспешно отсчитывал время. За ними выглядывало приглашение на свадьбу, которое сейчас выглядело просто нелепо. Макалпин был уверен, что оно такое же, что и в квартире Элизабет-Джейн: те же стилизованные розы Макинтоша. Наклонив голову, он украдкой прочел: «Мистер и миссис Винсент Фултон имеют честь…»
