— Его зовут Харриоси Фуказава. Единственный связанный с вами человек. Мы следили за ним, чтобы выйти на вас.
— Этого недостаточно.
Японец ответил мне холодным взглядом, как будто уже был готов к любому, даже самому крутому повороту вещей.
— Это все, что мне известно.
Его напарник застонал и начал подниматься на колени. Канезаки посмотрел на него, и я понял, о чем он думал. Если тот придет в себя, нелегко будет контролировать обоих.
— Ты не говоришь мне всего, что знаешь, Канезаки, — сказал я. — Давай-ка я тебе кое-что покажу.
Я перешагнул через американца, который уже стоял на всех четырех точках и бормотал что-то неразборчивое. Наклонился, одной рукой взял его за подбородок, другой — за шею и сделал резкий и решительный рывок. Шея сломалась с громким хрустом, и тело обмякло.
Отпустив голову, я снова повернулся к Канезаки. Его глаза вылезли из орбит, перескакивая с меня на труп и снова на меня.
— О черт, о Боже! — бессвязно лопотал он. — О Господи!
— Первый раз такое видишь? — спросил я нарочито небрежным тоном. — Каждый следующий будет легче. Хотя в твоем случае этот следующий раз случится с тобой.
Его лицо было белым и продолжало белеть, в какой-то момент я даже подумал, что он сейчас вырубится. А мне он нужен в сознании.
— Канезаки. Ты говорил мне о Харриоси Фуказаве. О том, как ты узнал, что он связан со мной. Продолжай, пожалуйста.
Он сделал глубокий вдох и закрыл глаза:
— Мы знали… мы знаем, что он связан с вами, потому что мы перехватили письмо.
— Письмо?
Он открыл глаза:
— Его письмо, адресованное Мидори Кавамура, из Нью-Йорка. В нем упоминались вы.
Черт возьми, подумал я. Мне так и не удалось отделаться от этих парней. Они как рак. Тебе кажется, что его вырезали, а он всегда возвращается. И распространяется на близких тебе людей.
— Продолжай, — нахмурился я.
— Господи Иисусе — я же говорю, это все, что я знаю!
Если он полностью поддастся панике, я ничего полезного из него не выжму. Штука в том, чтобы держать его в страхе, но не настолько, чтобы он начал делать все, только бы угодить мне.
— Хорошо, — согласился я. — Это все, что ты знаешь насчет «как». Но ты так ничего и не рассказал мне про «почему». Почему вы пытались найти меня?
— Послушайте, вы же знаете, что я не могу говорить о…
Я крепко схватил его за горло. Глаза японца покраснели. Он попробовал освободиться от хватки. Похоже, приемчик из тех, которые показывают в Управлении на воскресных занятиях по единоборствам. Молодец, вспомнил даже в такой стрессовой ситуации. Жаль только, что не сработало.
— Канезаки. — Я ослабил хватку ровно настолько, чтобы он снова смог дышать. — Через минуту ты или останешься жить, или кто-нибудь найдет тебя рядом с твоим дружком. А теперь говори.
Я чувствовал, как он сглотнул.
— Хорошо, хорошо, — прохрипел он. Темп его речи ускорился. — Десять лет правительство США давило на Японию, чтобы она начала банковскую реформу и привела свои финансы в порядок. Но за это время ситуация только ухудшилась. Экономика начинает катиться под откос. Если процесс продолжится, Япония рухнет первой. Юго-Восточная Азия, Европа и обе Америки последуют за ней. Стране нужны реформы. Но интересы стоящих у власти препятствуют этому.
Я взглянул на него:
— У тебя осталось около сорока секунд. А ты пока не очень хорошо справляешься.
— О’кей, о’кей! Токийское отделение получило задание разработать программу поддержки реформ и устранения препятствий для них. Программа называлась «Сумерки». Нам известно, чем вы занимались в качестве «свободного художника». Думаю… Думаю, то, о чем мое начальство хочет вас попросить, — это помощь.
— С какой целью?
— С целью устранения препятствий.
— Ты уверен?
— Послушайте, я в Управлении три года. Массу вещей мне не просто говорят. Но каждый, кто знаком с вашей жизнью и знает о «Сумерках», сможет сложить два и два.
Я смотрел на Канезаки, обдумывая варианты. Убить? Тогда его начальство так и не узнает, что случилось. Но конечно же, они предположат, что за этим стою я. И хотя не смогут добраться до меня, остаются Гарри и Мидори.
Нет, если я убью этого мальчишку, Контора не исчезнет из моей жизни. Или из жизни Гарри и Мидори.
— Я подумаю над твоим предложением, — произнес я. — Можешь передать начальству, что я так сказал.
— Я ничего не предлагал. Только размышлял вслух. Если я расскажу начальству, о чем мы с вами разговаривали, меня снова упекут в Лэнгли на бумажную работу.
— Расскажи им, что сочтешь нужным. Если меня это заинтересует, я свяжусь с тобой. С тобой лично. Если мне не станет интересно, надеюсь, ты поймешь, что мое молчание означает «нет». Я также попрошу тебя прекратить попытки найти меня, особенно через других людей. Если я узнаю, что ты не выполняешь эти пожелания, буду считать ответственным тебя. Тебя лично. Понимаешь?
Он начал было что-то говорить и вдруг поперхнулся. Я понял, что это значит, и отошел в сторону. Парень согнулся пополам, и его вырвало.
Я воспринял это как согласие.
Я вернулся к Йобису, сел на поезд линии Яманоте, следовавший в сторону Сибуйя. Вышел к Сибуйя 1-тёмэ через терминал Миямасузака, прошел немного пешком до кофейни «Хатоу». «Хатоу», без окон, с темными деревянными полами и столами, длинной стойкой хиноки с сотнями изящных фарфоровых чашек и блюдец и десятками изысканно приготовленных видов кофе, была одним из моих регулярных прибежищ, когда я жил в Токио, по крайней мере настолько регулярным, насколько я мог себе позволить. Мне его не хватало.
Я вошел в дверь, порог которой располагался на уровне тротуара. Кассир отвесил низкий поклон, но так и не поднял глаз. Он продолжил наливать из серебряного чайника кипящую воду в голубую фарфоровую чашку, накрытую фильтром, наклонившись вбок так, чтобы чайник находился на уровне глаз, рука его при этом описывала в воздухе небольшие круги — так вода равномерно покрывала дно фильтра. Можно было подумать, будто он пишет картину или дирижирует оркестром. Наблюдать за таким отработанным годами мастерством — настоящее удовольствие, поэтому я не смог не остановиться.
Закончив, кассир поклонился и еще раз пригласил меня войти. Я ответил на поклон и направился в глубь кофейни. В гонце Г-образного зала повернул налево и увидел Гарри, сидящего за одним из трех последних столиков.
— Привет. — Он встал и протянул руку.
Я пожал ее.
— Рад, что ты нашел это местечко.
— Вы дали хорошие указания, — кивнул он.
Я посмотрел на стол — ничего, кроме стакана воды со льдом.
