уже иной характер, нежели стремительная победа над шведами. Тем более что к возвращению Александра в Новгород в 1241 г. орден уже успел добиться серьезных результатов: захватить Изборск, Псков и построить на земле Водской пятины крепость. Перед лицом более серьезного противника Александр действует более осмотрительно: «проводит мобилизацию местного ополчения – новгородцев и связанных с ними нерусских племен – и обращается за помощью к отцу, великому князю Владимирскому. Тот посылает на помощь свои войска под командой брата Александра – Андрея Ярославича. Таким образом, войско, оказавшееся под начальством Александра Невского, было фактически не новгородским, как обычно пишется в литературе, а общерусским – это соответствовало политическим и стратегическим задачам кампании. Крестоносная агрессия, благословляемая римским папой, угрожала не только Новгороду, но и всей православной Руси»[98].
В этой связи безукоризненно верной представляется оценка, согласно которой «военно-политическая деятельность Александра Невского – моральный перелом в истории русского военного искусства. На смену прежней узко-княжеской военной идеологии и психологии впервые пришла на той же социально-экономической базе новая общерусская военная идеология. Победы Александра Невского – итог прошлого и залог будущего развития военного искусства нашей страны»[99]. Александр Невский ведет свои военные кампании как общерусский государь, а не правитель отдельной земли-княжения, пусть даже и стремящийся к установлению контроля над остальными: «Великий жизненный подвиг Александра Ярославича состоялся благодаря органичному соединению прагматики и повседневности ратных и дипломатических трудов с духом альтруистического патриотизма, с готовностью „положить душу свою за друзей своих“»[100]. А поскольку внешняя политика той эпохи – это в первую очередь вооруженная борьба с иноземными противниками, то свойственное Александру «искусство войны» сказывается и на его поведении в мирные периоды: оно представляет собой решения общерусского князя, учитывающего особенности положения на всех направлениях международных отношений русских земель.
После смерти своего отца и дяди, а также бегства в результате неудачного антиордынского выступления в 1253 г. младшего брата Андрея, поочередно занимавших великокняжеский престол во Владимире, Александр становится полновластным правителем практически всего русского Северо-Востока, включая Новгородские земли, а также Великим князем Киевским. Это уникальное положение он занимает на протяжении 10 лет (1253–1263). При этом для своего постоянного пребывания Александр Невский выбирает Владимир. Это также становится поворотным для последующей российской истории, поскольку «предпочтение им владимирского стола киевскому было решающим событием в процессе перехода номинальной столицы Руси из Киева во Владимир (т. к. оказывалось, что именно Владимир был избран в качестве столицы князем, признанным „старейшим“ на Руси)»[101].
В качестве Великого князя он проводит энергичную политику укрепления собственной власти, выразившуюся в сложных отношениях с новгородской городской общиной в 1255–1259 гг., самым драматичным эпизодом которой стали события, связанные с инициированной ордынскими правителями переписью населения русских земель. Заставив новгородское вече принять татарских переписчиков и платить дань в Орду, Александр серьезно ограничивает свободу великого города и добивается реализации своей стратегии. В целом, постоянное личное внимание к положению дел в Новгороде всегда было отличительной чертой политики Александра Ярославича – во многом связанной с тем, что его молодость прошла на берегах Волхова. В ходе этих событий раскрывается стратегия Великого князя, основанная на подчинении преобладающей силе Золотой Орды, с одной стороны, и жестком противодействии не только вторжениям с Запада, но и дипломатическим попыткам Римского престола укрепить свое присутствие в русских землях, с другой.
При этом исключительно важную роль в определении стратегической линии Александра Невского играли отношения между государством, наиболее высоким должностным лицом которого он являлся с 1253 по 1263 г., и православной церковью в лице митрополита Кирилла и патриарха в Константинополе. Этот вопрос традиционно рассматривается в контексте вопроса о связи между верой и идентичностью, т. е. цивилизационным аспектом внешней политики. Историк отмечает, что «политическое подчинение хану при сохранении Православной Церкви было меньшим злом, чем завоевание страны немецкими феодалами и потеря православной веры – основы национальной самоидентификации»[102]. Можно, вместе с тем, предположить, что здесь был и чисто прагматический аспект – после монгольского нашествия и в условиях фактической самостоятельности отдельных земель-княжений от власти Великого князя Церковь оставалась единственным общерусским институтом, а митрополит Кирилл (ум. 1280) с 1251 г. был лично знаком с Александром Ярославичем и, видимо, поддерживал его политический курс.
В этих условиях затевать даже минимальные отношения с Римом было бы губительно с внутриполитической точки зрения. Таким образом, как это обычно и бывает с выдающимися правителями, Александр руководствовался как ценностными, так и практическими соображениями, которые взаимно дополняли друг друга. Впоследствии именно Церковь станет в целом ряде решающих эпизодов надежным союзником московских князей – потомков Александра Невского. А созданная внутри Церкви религиозно-политическая идеология будет занимать центральное место в фундаменте единой русской государственности. Гордый ответ Александра посланникам Римского папы красочно отражен в его «Житии», уже в форме манифеста самостоятельности и самоценности русского православия:
«Князь же Александр, подумав с мудрецами своими, написал ему такой ответ: „От Адама до потопа, от потопа до разделения народов, от смешения народов до начала Авраама, от Авраама до прохождения израильтян сквозь море, от исхода сынов Израилевых до смерти Давида-царя, от начала царствования Соломона до Августа и до Христова рождества, от рождества Христова и до распятия его и воскресения, от воскресения же его и вознесения на небеса и до царствования Константинова, от начала царствования Константинова до первого собора и седьмого – обо всем этом хорошо знаем, а от вас учения не примем“»[103].
Позиция Александра Невского в вопросе отношений с Римом в наибольшей степени, наверное, иллюстрирует его желание сохранить, во-первых, наибольшую степень самостоятельности во внутренних делах Русской земли и, во-вторых, добиваться успеха там, где это представляется возможным и наиболее благоприятствующим укреплению его власти. В этом отношении Александр Ярославич – это действительно весьма яркий представитель русского национального характера, больше всего ценящего свободу определения собственного пути и готового к компромиссам там, где объективное соотношение сил не позволяет рассчитывать на победу. Другими словами, жесткая политика в отношении западных соседей и подчинение воле Орды являлась не выбором, тем более цивилизационным, а стремлением сохранить свободу выбора, не привязывая свою внешнюю и внутреннюю политику к жестким институциональным условиям. Тем более что союз с католиками действительно мог не только привести к утрате поддержки со стороны Церкви, но и стать катастрофическим в военно-стратегическом отношении – за кампании 1240–1242 гг. у Александра Невского были возможности убедиться в незначительных военных возможностях шведов и тевтонцев – каков смысл союза с теми, кого ты сам успешно побеждаешь на поле боя?
А уж что-что, но четкое осознание собственных
