это на потом.
И вот, это «потом» наступило: свадьбу назначили на конец апреля.
* * *
Любаша собралась с духом, закусила губу и постучала Аньке в окно. Под конец зимы вдруг наступил лютый холод – маленькие окна Анькиного дома были сплошь разрисованы причудливыми морозными узорами. Между кудрявыми завитками на стекле Любаша увидела глаза подруги, высматривающей, кто к ней пожаловал. Увидев Любашу, улыбка на лице девушки сменилась разочарованной гримасой.
– Я думала, что это Петька, – сказала Анька, запуская в дом Любашу и облачко морозного пара вместе с ней, – батя нам разрешил вместе на вечорки ходить. Любашка! Ты же не знаешь! У нас с Петькой свадьба будет летом!
Любаша улыбнулась подруге, она уже позабыла, как весело и хорошо им дружилось, и сейчас воспоминания о прошлой жизни накатили на неё, заставив глаза наполниться слезами.
– Любаш, а ты чего плачешь? – изменившись в лице, спросила Анька.
Любаша покачала головой, вытерла слёзы.
– От счастья за тебя. Ну и ещё от того, что соскучилась сильно.
Анька обняла Любашу – так крепко, что обеим стало трудно дышать. Так они стояли несколько минут, пока с улицы в дом не зашёл отец Аньки и не гаркнул на них:
– Чего тут столпились? Места в избе больше нету, что ли?
Анька схватила Любашу за руку и потянула в свою комнату. Там, при свете тусклой лампадки подруги перешёптывались – Аньке много чего хотелось рассказать подруге. А когда пришёл черед Любаши рассказывать о себе, она повернулась к Аньке и сказала:
– После того что я тебе сейчас расскажу, ты, наверное, и знаться со мной не захочешь. Но я больше не могу так, Анька. Не могу в себе держать, тяжко мне. Хочу поделиться своей бедой.
– Бедой? – удивлённо выдохнула девушка и придвинулась ближе к Любаше. – Неужели ты из-за свадьбы так печалишься? Мне это… Мама сказывала, что тебя скоро замуж выдают.
Любаша скинула шаль и, уставившись в пол, подняла сарафан. Анька смотрела изумлённым взглядом на её перетянутый лоскутом ситца, уже сильно выпирающий живот.
– Это… чего это с тобой? Это… как? – казалось, Анька потеряла дар речи от увиденного.
Любаша опустила сарафан – тяжёлые складки алой ткани упали вниз. Она подняла с пола свою шаль, прижала ладони к пылающим щекам и заговорила сквозь слёзы:
– Я летом братьям ужин поздно относила, через перелесок шла…
– Ну, знаю, там все ходят, – подтвердила Анька, кивая головой.
– Он выскочил из кустов и на меня как накинется! Ну и… всё.
Любаша зарыдала, и Анька зарыдала вместе с ней. Услышав шум, в комнату заглянул отец Аньки и махнул рукой, увидев заплаканных подруг:
– Тьфу на вас, девки. То обнимаетесь счастливые, то ревёте. Кто вас разберёт, что у вас на уме!
Когда отец ушёл, Анька обняла Любашу за плечи.
– Кто это был, ты знаешь?
– Знаю, – глухо ответила Любаша.
– Кто же? – губы Аньки дрожали от страха, она боялась представить, что подобный ужас мог бы произойти с ней.
– Ярополк.
– Кто-кто? – глаза девушки округлились от удивления, – Ярополк, сын колдуна?
Любаша кивнула в ответ. Анька поднялась с лавки и стала мерить шагами комнатушку.
– Любаша, а ты не обозналась случаем? Ну, темно же было в лесу, да и испугалась ты сильно…
– Да разве можно не узнать Ярополка? Он же страшный как чудище, – в голосе Любаши звучала горечь.
Анька кивнула в ответ, покачала головой, потом поднесла ладонь к губам, видимо, ужаснувшись картине, которая предстала перед её глазами.
– Ты мне не веришь, – безнадежно прошептала Любаша, – вот видишь, Анька, даже ты мне не веришь… Что уж ждать от других? Никто бы мне не поверил. И сейчас никто не поверит, если расскажу.
Любаша резко поднялась с лавки и тут же почувствовала резкую боль. Она схватилась за живот и согнулась пополам.
– Любаша, милая, да что с тобой? – испуганно затараторила Анька. – Верю я тебе, верю! Тебя в детстве столько раз за мою вину пороли. Как я могу тебе не верить? Мы же подруги!
Любаша, почувствовав облегчение, выпрямилась и вытерла со лба испарину.
– Ладно, Анька, забудь. Всё равно мне теперь одна дорога – на Кузькин обрыв, – сказала она, и в голосе её не было ни одной эмоции, – живот уже, вон, совсем не утягивается…
Анька вздрогнула от слов Любаши. Кузькин обрыв давным-давно оброс дурной славой. Кто-нибудь всё время сводил там счёты с жизнью, бросаясь с высокого берега в реку.
Анька подошла к Любаше и снова крепко обняла её. Та положила голову на плечо подруге, закрыла глаза и попыталась представить, что всё как раньше и ничего плохого не случалось с ней. Но не смогла. Это плохое уже отравило всю её жизнь, всю её насквозь пропитало едкой горечью.
В коридоре вновь раздались грузные шаги, и в комнату Аньки вновь заглянул отец.
– Ну вот, наревелися, а теперича снова обнимаются, – мужчина захохотал, но никто из девушек не разделил его веселья, тогда он продолжил: – Анька, к тебе Пётр пришёл, топчется у ворот на морозе.
– Бегу! – быстро ответила Анька, соскочила с лавки и выглянула в окно. – И вправду стоит.
Лицо Аньки расплылось в счастливой улыбке, но она, устыдившись своего счастья, тут же снова нахмурила брови. Подойдя к Любаше, она зашептала ей на ухо:
– Ты про Ярополка-то лучше не говори никому, только опозоришься. Говорят, у колдуна Захара столько богатства в амбаре, что он всё равно сумеет сынка своего откупить. Да и боятся его, колдун как-никак, – Анька озабоченно нахмурилась.
Любаша кивала головой, внимательно слушая подругу. Она чувствовала, что тяжёлый камень упал с души, когда она поделилась своим горем, беда её даже будто немного уменьшилась. И ей хотелось верить, что Анька обязательно придумает, что ей теперь делать.
Анька и вправду думала, нетерпеливо кусая кончик указательного пальца. Потом остановилась перед Любашей.
– Про Кузькин обрыв ты забудь, Любаша. Вот что я тебе скажу… Я как-то подслушала разговор маменьки с тётей Дусей, её родной сестрицей. Так вот, та сказывала, что за деревней Торжки в северной стороне есть лес. В том лесу живёт ведьма, зовётся Марфа. Она, говорят, умеет всё. Может такое сотворить, что нам с тобой и не снилось! – Анька покраснела и, оглянувшись, зашептала ещё тише: – Тётя Дуся сказывала маменьке, что Оксанка, соседка её, ходила к Марфе от бремени нежеланного избавляться. Ты, Любашка, сходила бы к ней тоже…
– Хорошо, – покорно ответила Любаша и повязала шаль на голову.
На пороге она ещё раз крепко обняла Аньку, и та сказала ей на прощание:
– Если хочешь, я к Марфе с тобой схожу, вот только надо дождаться, пока снег сойдёт… Ты только не пропадай, Любаша, не пропадай, милая.
Любаша кивнула и долго смотрела вслед двум счастливым влюблённым, Аньке и Пете, идущим по сугробам, держась за руки, смотрела до тех пор, пока они не свернули на узкую тропку между домами.
Слова Аньки звучали в голове. Может и вправду ведьма Марфа сможет ей помочь? Ребёнок в животе словно услышал её мысли и сильно пнул ножкой. Любаша прижала руку в меховой варежке к животу. А вдруг он там такой же страшный, как Ярополк, – хромоногий и кривой? От этой мысли Любашу передёрнуло.
Слёзы катились из глаз девушки и многочисленными круглыми льдинками замерзали на ресницах, пока она шла по морозу домой. У ворот она слегка замешкалась, ей вдруг показалось, что кто-то смотрит ей в спину. Обернувшись, она увидела на конце тропинки тёмную фигуру. Колдун?..
Человек стоял неподвижно, Любаше вдруг стало так страшно, что она быстро прошмыгнула в ворота и крепко закрыла их за собой, с грохотом опустив щеколду на железные петли.
* * *
Весна разлилась по деревне мутными талыми водами, наполнила воздух ароматами влажной земли, обнажила грязные проталины, по которым с присущей им важностью прохаживались грачи.
Вскоре пасмурный март сменился солнечным апрелем, и в Любашином доме заторопились с последними приготовлениями к предстоящей свадьбе.
– Молодец, Любашка, поправилась к свадьбе, раздобрела за зиму – вон и живот, и бедра появилися, – как-то за обедом сказала мать.
Любаша так и замерла с ложкой в руке, на её щеках выступил пунцовый румянец.
– Ну-ну, чаво девку-то смущаешь! Вон зарделась вся! – отец погладил дочь по голове, желая приободрить её. – Но мать дело говорит, Любаша. Жена должна быть надёжной опорой мужу. Чем крупнее она будет, тем лучше. Так что вовремя ты в тело вошла, дочь. Ещё бы щеки пополнее да поалее, а то вся побледнела да осунулась без солнышка.
Любаша сидела, опустив голову, чувствуя, как ребёнок яростно
