5
Полковник Жобер уже месяц жил в форте Эль-Азири в надежде получить известия от Филиппа Гаррета, которые могли бы помочь ему в его поисках. В конце концов, так ничего и не получив, он решил покинуть форт к концу октября с двумя отрядами легионеров и пересечь юго-восточный квадрат, когда для этого будет подходящая погода, но в тот год лето выдалось особенно знойное и жара не спала даже осенью, так что экспедиция с каждым днем представлялась все более тяжелой.
От бедуинов из оазиса он получил сведения о передвижениях двух иностранцев, в которых он по описаниям узнал Сельзника — высокого роста неверный со светлыми глазами, мучившийся от боли в правом боку, в апреле отправился на север, в сторону Феззана, и Десмонда Гаррета — набиль[11]с серебряными висками и темными глазами, уехавший от колодца Бир-Аккар на восток в начале сентября. Хотя он и не сомневался, что установил личности обоих, ему так не удалось понять, зачем Сельзник отправился на север, куда держит путь. Ясно, что поначалу, еще не утратив доверия, Гаррет многое ему рассказал, потому-то он, вероятно, в состоянии предпринять собственную экспедицию.
Выяснив, когда все это произошло, и решив, что не может разделить своих людей, Жобер с последнего аванпоста телеграфировал береговым гарнизонам, чтобы они следили за караванными путями и портами и арестовали Сельзника, если тот вознамерится сесть на корабль, но не питал особых иллюзий насчет успеха подобной операции. Если Сельзник действительно достиг Ливии и проследовал в Гадамес, а оттуда в Триполи, он без проблем переберется в Италию, Грецию или Турцию. Он даже не сомневался, что рано или поздно их пути снова пересекутся.
Себе он решил оставить более сложную задачу, а именно исследование юго-восточного квадрата, местности пустынной и практически непреодолимой ввиду высоких температур и недостаточного количества колодцев. Из описания начала XIX века, использованного Десмондом Гарретом в своей работе, следовало, что за пределами этого ада есть оазис, маленький рай с роскошными пальмами, фиговыми и гранатовыми деревьями, с прозрачной водой, прячущийся в ущелье Вади-Аддир и укрытый от песчаных бурь. Этим местом владел очень древний род, считавший своим прародителем египетского сына Иосифа Прекрасного. Его представители не подчинялись ничьей власти и резиденцией своей сделали неприступную крепость Калат-Халлаки.
Никто не знал, что лежит за пределами этого оазиса. Бедуины называли те земли «Песками джиннов» или «Песками призраков» — и именно в тех краях полковник Жобер рассчитывал рано или поздно обнаружить Десмонда Гаррета и, возможно, его сына Филиппа, именно туда он хотел отправиться с экспедицией, чтобы выяснить причину тамошних тревожных явлений.
Долгими днями они двигались по выжженной немилосердным солнцем местности, теряя по дороге лошадей и верблюдов, так и не встретив никаких следов человеческого присутствия.
Однажды вечером они разбили лагерь у колодца, наполовину засыпанного песком, и, с большим трудом очистив его, нацедили немного горьковатой воды, которой едва хватило, чтобы напоить людей и животных. Пока легионеры расставляли палатки, он послал капитана с патрульным отрядом обследовать окрестности, прежде чем стемнеет. Офицер некоторое время спустя вернулся галопом и один.
— Полковник! — крикнул он, не покидая седла. — Скорее! Вы должны на это посмотреть!
Жобер вскочил на лошадь и последовал за ним. Они проделали, вероятно, около двух миль и увидели патрульный отряд, застывший перед зазубренным скалистым гребнем, выступавшим из песка, словно спина дракона.
— Идите сюда, посмотрите, что мы нашли.
Жобер спрыгнул с лошади и последовал за ним к тому месту, где каменистый отрог представлял собой гладкую поверхность протяженностью в несколько метров, испещренную изображениями странных существ — людей без лица с какой-то ужасной маской на груди.
— Блемии… полковник. Посмотрите, это тот народ без головы с лицами на груди, о котором писали древние.
Жобер заметил, какое смятение произвели эти слова в рядах солдат, стоявших поблизости, и наградил своего подчиненного испепеляющим взглядом.
— Это всего лишь фигуры на камне, капитан Бонье, — сказал он. — Ничего особенного. За эти годы мы и не такое видали.
Они вернулись в лагерь, чтобы немного подкрепиться галетами и финиками, и прежде чем отойти ко сну, полковник Жобер вызвал капитана в свою палатку.
— Бонье, вы что, с ума сошли? Как можно говорить подобные глупости перед людьми? Они солдаты, но в таких условиях становятся уязвимыми. Проклятие, вы же знаете: отправь их сражаться с эскадроном конных разбойников в открытом поле — они и глазом не моргнут; расскажи странные легенды этой проклятой земли — и они задрожат от страха. Я должен вам это объяснять?
Бонье смущенно опустил голову:
— Прошу прощения, полковник. Но в этой наскальной живописи я увидел подтверждение словам Плиния Старшего, который рассказывает, что на границе южной пустыни жил народ блемиев, свирепых существ без головы и с лицами на груди.
— Удивляюсь вам, Бонье. Я тоже читал классиков — а как вы думали? — и могу сказать, что все окраинные территории, труднодоступные и неисследованные, древние населяли всякого рода чудовищами. Ваш Плиний описывает также народ Индии, одноногих людей, которые в полдень ложатся на землю и поднимают вверх свою огромную ступню, чтобы создать себе тень!
— Вы правы, полковник. Но здесь перед нами документ. А остальные истории ничем не подтверждены.
— В таком случае могу сказать вам, что тот, кто высек эти фигуры, читал Плиния. Вы ведь знаете, сколько подделок сфабриковано путешественниками XVIII века и прошлого столетия?
— Извините, полковник, но вероятность того, что какой-нибудь путешественник прошлого века добрался до этого места с намерением создать археологическую подделку, близка к нулю, — кроме того, хотел бы напомнить, я довольно серьезно изучал первобытное искусство, и эта живопись очень древняя. Не могу точно ее датировать, но, пожалуй, она относится как минимум к началу бронзового века, то есть ей больше пяти тысяч лет. Хочу, чтобы вы меня поняли, — никто, естественно, не поверит в существование подобных людей, но интересно было бы расшифровать, что за символ кроется в этих рисунках.
Настойчивость подчиненного раздражала Жобера, уже и так пребывавшего в большом напряжении из-за того, что переход через пустыню оказался тяжелым.
— Спор окончен, капитан Бонье! — резко оборвал он его. — В будущем держите при себе подобного рода соображения, Это приказ. Спокойной ночи.
Бонье щелкнул каблуками и ретировался.
Калат-Халлаки четко вырисовывалась на вершине холма, венчавшего оазис Вади-Аддир, на фоне неба, постепенно темневшего, по мере того как солнце опускалось в необозримое море песка. С деревьев, украшавших огороды и сады, слетались на опаленные солнцем уступы скал воробьи, высоко в небе широкими кругами торжественно парил ястреб. Вдруг тишину, предшествовавшую глубокому вечернему покою, нарушило пение женщины, раздавшееся с самой высокой башни, сначала тихое, потом все более и более громкое, высокое, мелодичное — сладостный, страстный гимн, серебряной струей поднимавшийся к ночной звезде. Затихли воробьи, перестали блеять ягнята, словно сама природа внимала элегии, которую пела закутанная в плащ женщина на бастионе огромной крепости. Но через несколько мгновений мелодия перешла в пронзительный крик, безумный, неистовый, утонувший, в свою очередь, в безутешном плаче.
