Даниель шел по людной улице, обдумывая, что именно сказать Марти. Старательно выстраивал доводы, как пешки на шахматной доске, готовясь дать отпор любому выпаду, каждому оправданию, какое тот мог выдвинуть в свою защиту.
Однако его тщательно спланированное объяснение началось скверно. Марти, с мутным взглядом, несколько бледный, сам подошел к воротам. Увидел, кто это, и, пересиливая похмелье, улыбнулся.
— Оле! Даниель, — сказал Марти. — Очень хорошо, что пришел. Входи, входи. Голова у меня горит, словно кузнечный горн, а во рту будто козел ночевал, но при виде тебя я взбодрился. Давай выпьем по чаше вина.
— Нет, спасибо, Марти, — ответил Даниель, свирепо глядя на него. — Пить ничего не буду. Я только хотел поговорить с тобой.
Если холодный тон и жесткий ответ не насторожили Марти Гутьерреса, то от него не укрылись вызывающая поза и враждебное выражение лица.
— Что случилось? — спросил он.
— Мне нужно поговорить с тобой по поводу Аструха де Местра, — ответил Даниель, начав разговор, как планировал.
— Он попросил тебя об этом?
В голосе Марти прозвучала язвительная нотка.
— Это неважно, — ответил Даниель с легким замешательством. Этого вопроса он не предвидел.
— Это важно. Я думал, Аструх де Местр способен сам постоять за себя.
— Ты порочил его доброе имя по всему городу, — заговорил Даниель заготовленными фразами. — Даже человеку, который вполне способен защищаться физически, нужны друзья, чтобы защитить его доброе имя.
— А ты считаешь себя его рыцарем и защитником? — усмехнулся Марти.
От гнева у Даниеля из головы вылетели все заготовленные речи.
— Ты обвиняешь его в убийстве безо всяких оснований, — произнес он дрожащим голосом.
— У меня есть основания, — ответил Марти с уверенным видом, который в данных обстоятельствах бесил Даниеля. — Достаточно веские.
Сел, развалясь, на скамью и поднял глаза на гостя.
— Хотел бы я знать, кто толкнул тебя на это? Кто отправил ко мне? Уверен, не Аструх.
— Меня никто не посылал.
— Хорошенькая дочь врача, так ведь? И ради нее ты обвиняешь друга в наговоре, да?
— Лжешь! — сказал Даниель, выведенный из себя явной подлостью этого удара.
— Повтори, и я познакомлю тебя с моим мечом! — выкрикнул, подскочив, Марти.
— Нападешь на безоружного? Дай мне меч, и я докажу, что ты лжешь, — загремел Даниель. — Трус!
— Ты зашел слишком далеко, — сказал Марти. — Ладно, получишь меч, много же будет тебе от него пользы.
Он оглядел двор, словно ожидая, что кто-то сунет меч ему в руку.
— Мечи! — крикнул он.
Ничего не последовало.
— Принесите мечи, ленивые обормоты! — закричал Марти, вскинув в отчаянии руки.
— Марти, — послышался резкий женский голос. — Что ты делаешь?
Вид молодого человека, пытающегося сотворить из воздуха два меча на глазах у матери, внушительной сеньоры Сибиллы, показался Даниелю комичным.
— Даже слуги не обращают на нас внимания, — сказал он с усмешкой.
Тут Марти бросился к Даниелю, который был старше, выше, сильнее, словно собираясь драться с ним голыми руками.
Но двор уже заполнялся слугами. Сеньора Сибилла направилась к сыну.
— Не успел твой отец упокоиться в могиле, как ты уже буянишь во дворе, будто пьяный негодник, — возмущенно напустилась она на него. — Ступай в дом. Отведите своего хозяина, — приказала она привратнику и конюху. — Немедленно. Даниель, прошу прощения за поведение моего сына. Он вне себя. Я должна извиниться перед тобой. Всего тебе доброго.
И, шурша шелком, она быстро пошла к двери дома.
За Даниелем лязгнули, закрываясь, ворота. За сеньорой и ее сыном захлопнулась дверь. И тут же среди слуг поднялся гомон пересудов. Вернулись привратник и конюх, которым не терпелось добавить к скудным фактам собственные домыслы. Через несколько минут оживленного разговора кухонный подручный побежал рассказать захватывающую историю работавшему неподалеку приятелю; то же самое сделал один из конюхов; служанка схватила корзинку с большей, чем обычно, поспешностью и отправилась прямиком на рынок.
Первым делом служанка пошла за рыбой. Хозяйка не просила рыбы — измученной горем и беспокойством, ей было все равно, что есть — но вести Бартоломеу обычно бывали столь же обильными и верными, как его рыба свежей и дорогой.
— Поздно ты сегодня, — заметил он. — Вся лучшая толстая рыба для жарки уже распродана. Но есть замечательные сардинки. Они возбудят аппетит твоей хозяйки — бедная женщина. И очень свежая макрель.
— Бартоломеу, нет ничего удивительного в том, что я опоздала. У нас сегодня была такая заварушка…
— Ерунда по сравнению с тем, что происходит здесь, — сказал продавец рыбы, понизив голос до шепота.
— Правда? — спросила служанка с легкой досадой, что минута ее славы омрачена. — Мой молодой хозяин был в такой ярости…
— Не слышала об убийстве?
— Каком? Моего хозяина? Из-за него и произошла ссора…
— Нет, это старая история. Я говорю об убийстве торговца, который остановился в таверне Родриге, — негромко сказал Бартоломеу, наполняя ее корзинку сардинами.
Служанка прикрыла рыбу льняной тряпицей и подалась вперед.
— Его убили? Когда?
— Ночью, — ответил рыботорговец. — Или рано утром.
— Каким образом? — спросила она, невольно заинтересовавшись.
— Перерезали горло и бросили тело возле собора, у самых святых стен.
— Кто же это его?
— Думаю, Родриге вышел из пьяного оцепенения и узнал то, что знали все остальные, — сказал Бартоломеу. — Если верить мальчишке-слуге, наш дружелюбный торговец нашел матушку Родриге особенно гостеприимной. Вполне естественно, что Родриге воспользовался возможностью отстоять свои права.
— Ничего подобного, — сказала Катерина, торговка конфетами. — Родриге все еще наивен — и глуп — как новорожденный младенец. Я слышала — имейте в виду, от надежного человека, из собора — что Баптиста взял в руки священный Грааль, когда поднялся с прелюбодейского ложа, оскверненный этим грехом и наверняка еще многими другими грехами — и что прикосновение к священной чаше означает смерть для всех, кроме самых непорочных людей.
— На его теле нашли чашу? — спросила служанка, широко раскрыв глаза от удивления.
— Нет, — ответила Катерина, зловеще покачивая головой. — Ни в каком виде.
— Как это понять? — спросила служанка.
— Говорят, этот священный сосуд может превращаться во что угодно, чтобы уберечься от прикосновения дурных людей, от продажи, от использования в кощунственных целях…
