здесь и дождитесь рассвета. – Он помолчал, опуская голову и переводя взгляд на жену. – Ты когда-нибудь простишь меня за то, что я не смог тебя защитить?
Хейди молчала, продолжая смотреть на него.
– Я все понял, – кивнул Галлахер. – Извини, что превратил твою жизнь в дхарское пекло. Я не хотел, чтобы все вышло именно так, – произнес он, развернулся и пошел назад, к гостевому дому.
Хейди продолжала неподвижно стоять. Рубин приросла к седлу, на котором сидела. Хорн и Саж переминались с ноги на ногу невдалеке, поглядывая в сторону трактира.
– Галлахер! – будто очнувшись из забытья, крикнула она.
Тот остановился на полпути и обернулся.
– Я прощаю тебя, Галлахер! – выпалила Хейди срывающимся голосом. – Прощаю!
Он ринулся назад к ней, но Хейди нервно отступила на шаг, и Галлахер остановился.
– Но это ничего между нами не изменит. – Она снова отступила на шаг.
– Я люблю тебя! – прокричал он.
– Не меня, – покачала головой Хейди. – Меня ты не знаешь. – Принцесса развернулась и быстрым шагом направилась к лошади.
– Хейди… – взмолилась Рубин.
– Не надо, – отрицательно покачала головой Хейди. – Я запрещаю тебе говорить.
– Но Хейди…
– Замолчи! – рявкнула она.
Галлахер развернулся и пошел к гостевому дому.
– Завтра уедем. – Она подошла к лошади и достала из подсумка мешок с вещами. – А сейчас я хочу напиться и обо всем забыть. Лошадей передай конюху. Утром мы их заберем.
Хейди перекинула мешок через плечо и направилась к гостевому дому, в котором уже скрылся Галлахер.
Рубин провожала ее хрупкую фигуру взглядом, пока и Хейди не исчезла за входной дверью.
* * *
Погрузившись в мысли о глупом поступке Хейди и непонятном будущем, Рубин и думать позабыла о Хорне и Саже, которые за ней наблюдали. «Может, все же поехать в Турем сейчас?» – пронеслась абсурдная мысль.
– Слезь с лошади и оставь поводья в покое, – раздался приказ откуда-то из-за спины.
Рубин вздрогнула и сильнее уперла ноги в стремена.
– Сама слезешь или мне тебя снять? – спросил Ордерион.
Рубин скосила взгляд, но так и не смогла увидеть принца, зато заметила, как удаляются спины Хорна и Сажа: воины шли в трактир.
Сильные руки подхватили ее за талию и выдернули из седла.
Глава 5
Ордерион
Рубин вскрикнула и начала отбиваться. Ордериону пришлось повалить ее на землю и сжать черные, будто обугленные, запястья…
– Не смотри! – взмолилась Рубин, брыкаясь. – Не смотри на меня!
А Ордерион все равно смотрел. С жадностью изучал любимые черты, испещренные метками силы. Ее веки почернели, как и его когда-то. Ее глаза приобрели алый цвет, как и его когда-то. Ее шея, подбородок, щеки, виски и лоб покрылись метками силы, как и его когда-то.
«И это ты называешь уродством? – вспомнил он ее слова. – Я думала, у тебя носа не будет! Или щеки проваленные! Или бугры сплошные вместо лица!»
Тогда он не понял, что она вовсе не шутила, не подбадривала его, произнося это. Она говорила искренне, потому что… действительно не видела в этих изменениях ничего страшного. Это не уродство. Лицо под ними оставалось прежним. И можно было либо видеть лицо, либо смотреть на маску.
Рубин перестала вырываться и подняла глаза. Красивые. Яркие. Горящие огнем.
Он освободил ее запястья и оперся на локти. Сжал предплечьями ее голову.
– Я люблю тебя, – прошептал Ордерион, прикасаясь к ее щекам губами. – Что непонятного? Что неясного? Почему все нужно проговаривать? Доказывать? Бегать за тобой и останавливать?
– Потому что я не умею читать мысли! – выпалила Рубин.
– Зато душу из меня доставать умеешь! Я цеплялся за надежду до последнего. «Нет, она жива, у нее же есть дар!» Я видел твой выброс маны, а потом лишился метки и нашей связи. Ты исчезла, растворилась, а я все равно надеялся, что ты выжила. Пытался понять, почему ты от меня убегаешь. Корил себя, что не рассказал о своих чувствах до того, как случилась беда! Вдруг ты все же не знаешь? Не веришь? И потому не желаешь, чтобы я тебя нашел? Но дни мчались вперед, эти мысли сменялись другими. «А что, если я не могу найти тебя, потому что тебя больше нет? Нигде больше нет? Монстры в тумане… Существо убило… Ты не выжила после выброса маны?» Я отмахивался от этих мыслей и продолжал искать. И вот я здесь. Но ты не бросаешься ко мне в объятия, а снова пытаешься удрать. Без тебя я гнию в этом мире. Медленно разлагаюсь, надеясь когда-нибудь обернуться в прах. Вот что ты со мной делаешь. Вот до чего довела!
– Ты не меня любишь. Ты любил… принцессу. – Ее глаза наполнились слезами. – Красивую. А я – не она. Я – урод.
– Во-первых, еще раз назовешь себя уродом, – он старался говорить спокойно, – и я повешу юни немоты тебе на шею. Временно, конечно, но все же ты знаешь, как это неприятно. Во-вторых, не единой красотой ты меня манишь. И хотя красота твоя никуда не делась, сколько бы ты ни убеждала себя в обратном, я вижу твое лицо и все равно схожу с ума. Оно мое. Лоб, брови, веки, глаза, щеки, губы, подбородок – все мое. Даже если нос исчезнет или все покроется пузырями, твое лицо останется моим. Навсегда. А вместе с ним и твое тело. Формы, изгибы, вкус твоего рта, запах кожи, пота, в конце концов! Я по всему схожу с ума. И по упертому характеру тоже. По языку, что режет, как нож, и ласкает так, что все равно хочется просить пощады. По шуткам твоим, иногда добрым, иногда злым. По твоему желанию бороться до последнего. По твоей способности удивляться несмотря на всю жестокость этого мира. По твоей доброте, которая толкает тебя спасать чужие жизни и рисковать собственной. По вере в людей. По жажде справедливости и отвращению к тому, во что превратились мой отец и покойный брат. Так что не говори мне, что я люблю только твою красоту. Я люблю тебя всю. А еще я тебя хочу. И очень соскучился по нашим занятиям любовью. Любовью и любовными утехами. Это, наверное, уже будет четвертое.
– Третье, – подсказала Рубин.
– Да плевать, какое оно по счету…
Он нежно коснулся ее губ. Мимолетно прикусил, затягивая в свой рот, и тут же раскрыл их, подавая язык вперед. Рубин ответила, утопив его в своей нежности и обжигая страстью, что снова зажглась между ними.
Поцелуй из требовательного превратился в бешеный. Они нападали друг на друга, встречаясь языками на полпути и тут же пряча их
