сколько простора… И все небо тебе в награду, лучше всякого покрывала. Нет под головой подушки? Велика ли беда — можно подложить теплый камень. Вон их сколько вокруг! Любой формы и размера.
По берегам реки невдалеке потянулись поля, засеянные пшеницей, кукурузой, овощами.
Так уж случилось, что следующий привал сделали на берегу у самого края обширного кукурузного поля.
Я принес родниковой водицы, установил треножник, разжег огонь: Алексей за это время набрал хвороста. Кстати, топлива на берегах много. Сушняк, хворост, кукурузные стебли, полежав под нещадным солнцем горят словно антрацит или саксаул.
Недаром на пути мы часто встречали сельских ребятишек, собиравших эти «дары природы». Замечательное топливо для тандыров, в которых пекутся самые, наверно, вкусные в мире лепешки.
Чай был уже вскипячен, приготовлены бутерброды, и тут у костра появился человек. Чуть ниже среднего роста, в сапогах, в которые заправлены выгоревшие до пыльного цвета штаны, белая рубашка навыпуск, на голове тюбетейка. Широкоскулое открытое лицо обрамляли усы подковой.
Поздоровавшись с каждым за руку, гость представился:
— Нурилла. Агроном. Во-он в том совхозе работаю, — и он указал вниз по течению реки.
Мы пригласили нового знакомого к нашему скромному дастархану. Он охотно присел. Правда, от бутерброда с паштетом отказался: уже отужинал, а кружку с горячим чаем с удовольствием принял.
— Значит, туристы? — спросил Нурилла. По-русски он говорил хорошо, без акцента.
— Можно считать и так, — согласился я.
— Да-а, красивые у нас места, — сказал агроном убежденно.
— А вы давно здесь живете?
— Здесь и родился. После школы — армия. Потом закончил Ташкентский сельхозинститут. И вот почти двадцать лет агрономом. А вы кто по профессии?
— Писатель…
— Это хорошо… Знаю, многие писатели, и в Москве, и у нас, борются за охрану природы, Байкала, того же Арала. Все правильно. Только ведь культурные земли — тоже часть природы, притом самая важная. И больше всего постоянно испытывает воздействие человека. Вот кого надо беречь в первую очередь, а не одну дикую природу.
С этим утверждением нельзя было не согласиться.
— Где же вы видите выход из тупика? — спросил я.
— В одном, — отрезал Нурилла. — Нельзя жить старыми привычками, ущербными для земли и человека. Земли наши издавна были богатыми. Деды и прадеды были всегда озабочены тем, чтобы почва не переуплотнялась. А теперь что происходит? Одно поле гусеничные и особенно колесные трактора «проутюживают» за рабочий сезон по двадцать-тридцать раз, калечат плодородный слой. А взять химию! Мы же с вами соль в пищу сыплем по вкусу, правильно? А не для того, чтобы отравиться… В результате перенасыщения минеральными удобрениями и другими химикатами полезные микроэлементы в почве не прибывают, а убывают, «сжигаются». Любой агроном вам объяснит, что на одном гектаре пашни в нормальном состоянии «проживает» около пяти миллионов дождевых червей. Каждый из них прорывает землю глубиной до шести метров. Благодаря этим «тоннелям», земля дышит, хорошо пропускает влагу. Но если сейчас вспахать любое поле, то мы обнаружим, что все меньше и меньше остается этих бескорыстных незаметных «пахарей». В общем, нужно больше вносить органики, больше доверять самой земле и, конечно, не истощать ее монокультурами. Сейчас, кажется, к тому поворачиваем…
В интонации агронома чувствовалось и беспокойство за порученное дело, и готовность идти по новому пути. А я про себя подумал: «Настоящий хозяин!»
На прощанье Нурилла пригласил к себе.
— У меня такой виноградник! — подмигнул он. — А чорас — пальчики оближете.
Звенит вода на крутых перекатах, разбивается в брызги, торопится и торопит вперед. Вода — венец всего живого на земле. Поэтому с незапамятных времен наши предки строили свои жилища близ воды. Недаром археологи чаще всего по берегам рек или их древних русел находят и первобытные кузницы, и каменные жернова, и черепки глиняной посуды, и многое другое.
На одной из наших стоянок Алексей ушел побродить по берегу, изучая окрестность. Вскоре он вернулся с каким-то то ли обуглившимся, то ли ржавым предметом. Скорее всего, это было железо, а еще точнее, нож. Покрытый несколькими слоями ржавчины, быть может, окалиной веков. Интересно, кому служил этот нож? Честному скотоводу, храброму воину или услужливому брадобрею? А может быть, разбойнику?.. Попробуй отгадай древнюю тайну!
А еще через полчаса Алексей нашел нечто похожее на металлический браслет. Ну, конечно же, он был нам подарком от какой-нибудь древней красавицы, спешившей некогда по утрам с кувшином за водой.
И мы еще раз убедились, с каких отдаленных времен люди здесь добывали руды, выплавляли, выковывали необходимые предметы для себя, для обмена и продажи — для жизни.
Вечерний бивуак, по причине неудобного, камнями заваленного прибрежного участка, на сей раз пришлось разбить подальше от реки, на пятачке, окаймленном жиденьким рогозом. Алексей отправился за сушняком. Я же нырнул в палатку, выставив наружу босые ноги — пусть отдыхают. И тут произошел казус. Я уже задремал, когда почувствовал, что кто-то щекочет мне пятки. Этот «кто-то» мог быть только Алексеем, больше некому. Я сердито проворчал:
— Перестань, Алексей, нашел время! — а сам перевернулся на другой бок.
Но щекотка не прекратилась. Более того, стала еще усерднее: будто влажным наждаком по пятке кто-то водит: ширк-ширк!
— Кому говорят, брось! — сказал я уже громче.
И тут услышал неподалеку от себя дрожащий от смеха голос Алексея:
— Ты что, па, ругаешься… посмотри… кто к тебе пожаловал в гости!
Я выглянул из палатки и с испугу чуть не шарахнулся обратно. Передо мной торчала добродушнейшая морда коровы пегой масти. Мы с Алексеем расхохотались.
Корова подняла голову и с недоумением на нас поглядела: дескать, чего тут смешного?
— Да-а, — сказал Алексей. — Вот Робинзон Крузо обрадовался бы. У них с Пятницей была только коза, а тут — корова!
— Все это, разумеется, хорошо, — согласился я. — Но как она сюда забрела?
— Может, отбилась от стада или ушла из стойла, — предположил сын.
— Так или не так, — заметил я, — однако надо же вернуть добро хозяину.
Мы стали осматриваться по сторонам. Вокруг было пустынно. Далеко-далеко слева прорисовывалась дорога, окаймленная тополями, — ни домика, ни кошары; а справа, если смотреть на Кураминские горы, — сплошные поля. Вот там-то мы и разглядели какой-то помост.
Раз есть помост — должен быть и сторож. Уж он-то укажет, чья корова.
Мы с сыном увязали вещи, уложили рюкзаки вместе и накрыли все палаткой, а сами взяли по хворостине и погнали корову в сторону помоста.
Не доходя до него метров сто, мы увидели, что по шаткой лесенке кто-то торопится спуститься к нам.
Это был старичок лет за семьдесят. В мягких сапогах и в светлом халате в апельсиновую полоску, подпоясанном зеленым бельбагом. Одеяние очень шло к
