решила не силой, а хитростью всех малахов под себя подмять.
Альрик криво усмехнулся.
— Тоже о том подумал? Теперь вот не знаю, сам ли я решил тварь убивать или подсказал кто.
И жрец покачал головой.
— Вот и я о том. Нигде нет чести и справедливости, кроме как у бога-Солнце.
Я нахмурился. Что они несут? А ведь я слушал те же речи и видел то же самое, что и они! Так что же я пропустил?
— Не туда смотришь, — пояснил хёвдинг. — Ты не речи их слушай, а подумай, что ты видишь!
— Ну, три старухи. Хельт тот поганый. Жареный вот жаром пышет…
— Нет. Не по чуть-чуть, а сразу всё увидь. Что тут творится?
— Ну, суд.
— А кто имеет право судить?
Почудилось, что вот еще немного, и я пойму, о чем говорит Альрик. Вот еще немного…
— В Сторбаше отец мой судит, лендерман. В других краях ярлы всякие, в Растранде и Сторборге — конунги.
— Самые главные. И всяк хочет с ними дружить, чтобы решение в его пользу было, всяк им подарки несет.
— Так она…
— Тихо! — заткнул нас Полузубый.
Сине-белая большуха перечисляла преступления Красно-черных, и чего там только не было: нарушение клятвы, похищение, пытки, обвинение невиновного, лишение его доброго посмертия, разжигание войны между родами…
— Уважаемая, ты забыла кое-что, — вдруг влез Альрик.
Жрец многословно перевел его слова на малахский.
Старуха нахмурилась, и показалось, будто ее лицо трескается на кусочки и вот-вот рассыплется.
— О чем ты говоришь? — вежливо пересказал жрец ее явно более грубый вопрос.
— Жареный говорил о желтом человеке. Его резал человек с желтым лицом. Но ты сама сказала, что человек, которого мы увидели бегущим, ничего не делал. Он был связан и насильно измазан другой краской. Значит, кто-то из Красно-черных сам перекрасил свое лицо, а это недопустимо!
По мере того, как жрец говорил, лица всех малахов покрывались трещинами. А хельт, который стоял на коленях спокойно и без малейшего чувства вины, вдруг заерзал и даже пару раз привставал, но его тут же вбивали обратно в землю.
Большухи задумались, а жрец быстро шепнул Альрику:
— Знаешь, что их рода называются не по цвету краски? Род с сине-белыми лицами — род ясеня. Они себя называют чем-то вроде крылатых из-за семян.
Я хмыкнул. Ну да, у ясеня семена будто два крыла соединили вместе, а птицу добавить промеж них забыли.
— Да плевать, — ответил хёвдинг.
— Вот. Она добавила и это преступление.
— Тогда скажи ей вот еще что. Откуда у хельта взялась желтая краска? Она ж сама говорила, что здесь такой нет. Неужто он носил ее с собой, чтобы кого-то зарезать и обвинить северных?
Сине-белая ответить не успела. Хельт вдруг вскочил на ноги и закричал на весь лес.
— Ты угадал, — еле слышно сказал жрец. — Хельт говорит, что он на самом деле хотел убить тебя, но все не решался. Боялся клятвы, боялся наказания. Но когда мы ночевали в роду Сине-белых, в том доме, где его поселили, он нашел разные краски. Хватило бы для всех родов, включая северные. Вот тогда-то он и придумал свой план, взял немного желтого порошка, смешал с белой глиной и изменил цвет своего лица.
Большуха крикнула, и хельту в лицо впечатался обух топора, сминая челюсть. И после этого сине-белая продолжила суд.
— Она говорит, что поступки хельта ужасны. Поэтому он умрет безлицым и от руки раненого безлицего. Если его жизни не хватит для руны, тогда будут умирать люди из его рода до тех пор, пока безлицый не излечится. Оставшиеся в живых с чистыми лицами пойдут в свой род и расскажут о своей вине. Пусть их судьбу решит большуха Красно-черных.
Полузубый аж ногой притопнул от радости.
— Да пусть они хоть все друг друга перережут! Зато Жареный выживет.
— Тогда я скажу ей, что вы довольны решением и что малахи клятву не нарушили.
— Говори что хочешь.
Старуха выслушала речь жреца, кивая на каждое слово. Потом хельта отмыли начисто. Под слоем краски оказался обычный мужик, ничем не отличавшийся от тех же бриттов. Хельта подвели к Жареному, который валялся в беспамятстве, снова опустили на колени. Полузубый вложил Жареному нож в руку, сам сжал его пальцы на рукояти и помог нанести удар в горло. Несмотря на брызнувшую кровь и посвисты воздуха из дырки, хельт помирать не собирался. Пришлось полоснуть еще два раза, прежде чем он свалился и истек кровью.
А вот остальным воинам из рода Красно-черных повезло больше. Смерти хельта хватило, и от Жареного полыхнуло жаром. Я не знал, как и что происходило у него внутри, зато прекрасно видел, как срезанная с лица кожа нарастает прямо на глазах и вместо уродливого бугристого ожога появился гладкий молочно-белый покров.
Бритт захрипел, заметался и открыл глаза. Взгляд у него был ошалелый. Он стащил с себя одеяло, разорвал тряпки, которыми был обмотан, и уставился на живот. На крепкий здоровый живот, поперек которого пролегла тонкая едва различимая полоса.
— Ну всё, не быть тебе Жареным, — расхохотался Полузубый и ударил его по плечу. — Отныне ты Снежок.
— Чего это? — прохрипел бывший Жареный. Он всё ещё до конца не понял, что случилось.
— Говорю, корочка жареная с тебя слезла, а на ее месте теперь белым-бело, точно снегом припорошило.
Снежок схватился за лицо, провел по месту шрама и не верил своим же рукам.
А я теперь точно знал, что есть способ избавиться от двух бриттских сук, устроившихся у меня на спине. Нужно лишь содрать оттуда кожу и быстренько получить руну. Конечно, я об этом и прежде догадывался, сам видел, как зарастают следы пытки на Тулле, но то были свежие раны. Станут ли заживать старые, если их немного побеспокоить, — вот в чем был вопрос.
Пока бритты возились с Жареным-Снежком, малахи отмыли морды остальных Красно-черных, и я понял, зачем они малевали лица. В краске малахи выглядели жутковато, можно было и за тварь принять в темноте, но стоило плеснуть воды, как они превратились в крестьян, усталых, недоедавших в детстве. И женщины будто бы состарились и пострашнели.
Сине-белая большуха никого не отправила приглядеть за ними, сказала, что они сами должны поведать обо всем своей большухе, но Альрик решил, что соглядатаи все же отправились, только тайные. И вот так,
