Ознакомительная версия. Доступно 41 страниц из 204
рабочих к новой стачке!» Между тем трудно было обвинять Витте в пренебрежении интересами промышленности; он, однако, считал, что власть должна быть не стороной, а арбитром в этом споре, хотя и держался мнения, что во время забастовок, да еще с политической «подоплекой», никакие уступки недопустимы с государственной точки зрения.
Умеренно-либеральный «Вестник Европы» писал: «Агитаторы выступили на сцену лишь тогда, когда стачки были уже совершившимся фактом… Ключ к забастовкам следует искать в положении рабочих», – и высказывался за сокращение рабочего времени, указывая, что оно на петербургских бумагопрядильнях «достигает 13 часов, т. е. превышает обычный для большинства русских фабрик 12-часовой рабочий день, продолжительность которого почти всеми признается чрезмерной».
«Северный Вестник» приводил таблицу прибылей бумажных фабрикантов – будто бы от 16 до 45 проц. в год – не указывая, однако, источника, из которого почерпнуты эти сведения.
Революционные круги воспользовались также и Ходынской катастрофой как поводом для своей агитации. Казалось бы, полицейская неисправность не связана по существу с самодержавным строем; но тем не менее, когда осенью возобновились занятия в университете, со стороны левых кругов была пущена в ход идея демонстрации на Ваганьковском кладбище в полугодовой день катастрофы, 18 ноября.
В правительственном сообщении 5 декабря было указано, что в студенческой среде в Москве существует некий «союзный совет», объединяющий 45 «землячеств»; этот «совет», между прочим, выражал еще во время тулонских празднеств французским студентам «свое негодование по поводу раболепства свободной нации перед представителями самодержавного режима». Этот «совет» был арестован в начале 1895 г., но возобновил свою деятельность в новом составе, пытаясь осенью этого года начать волнения – по какому угодно поводу. 21 октября союзный совет принял постановление, гласящее, что «главной целью союза землячеств должна быть подготовка борцов для политической деятельности», что «организованный активный протест в эпоху усиливающейся реакции будет иметь громадное и широкое воспитательное значение» и что необходима борьба «…против современного университетского режима как частичного проявления государственной политики. Борясь против насилия и произвола университетского начальства, студенчество будет закаляться и воспитываться для политической борьбы с общегосударственным режимом».
Выпущено было воззвание, призывающее к устройству панихиды по погибшим на Ходынке, чтобы выразить «протест против существующего порядка, допускающего возможность подобных печальных фактов». Человек 500 студентов двинулось 18 ноября на Ваганьково кладбище; их туда не пропустили, и они прошли по улицам города. За отказ разойтись участников демонстрации переписали и 36, замеченных в подстрекательстве, арестовали. В университете после этого три дня происходили сходки; каждый раз их участники арестовывались. В общем было задержано 711 человек. Из них было выделено 49 «зачинщиков», а остальные были исключены на год из университета (201 – с правом поступления с будущего учебного года в другой университет, и 461 – в тот же). Под стражей студенты оставались 3–4 дня.
Движение не ограничилось Московским университетом: «Во многих университетах и высших учебных заведениях, – говорилось в правительственном сообщении, – собирались в течение этих дней более или менее шумные сходки, но под влиянием увещаний учебного начальства сходки эти расходились, не вызывая необходимости обращения к мерам полиции».
Отношение печати к этим волнениям, не вызванным никакими реальными причинами (нельзя считать «непреодолимой потребностью» устройство демонстрации на Ваганьковском кладбище), было весьма характерно. «Московские Ведомости» указали, что осведомленность правительства об агитации в студенчестве была «на высоте», но никаких энергичных мер оно принять не сумело. «Новое Время» устами А. С. Суворина замечало: «Во всех этих волнениях, давно приготовлявшихся, есть вещи, ясно говорящие о невнимании взрослых к явлениям жизни или непонимании ими некоторых вещей… Правительство отнеслось гуманно – как к учащейся молодежи, а не как к бунтующим заговорщикам». «С.-Петербургские Ведомости», орган кн. Э. Э. Ухтомского, писали: «Одни репрессивные “хирургические” меры не могут устранить это печальное явление», – и высказывали предположение, что главная причина волнений – в скуке, так как «в этом громадном губернском городе жизнь общественная, литературная и даже научная отличается вялостью и бесцветностью». Более левые органы по большей части молчали.
В пассивном сочувствии значительного большинства русского образованного общества была главная сила студенческих волнений. Студенты могли выступать нелепо, по ничтожным поводам – это не имело в глазах общества никакого значения. По-своему интеллигенция была последовательна: студенческие беспорядки 1896 г. – и в этом их огромное различие с забастовками того же года – были чисто политическим выступлением, направленным против всего существующего строя, они не вызывались никакими особыми нуждами и тяготами. Это было одно из периодических проявлений общего политического недовольства русской интеллигенции.
Глава четвертая
Внутренние преобразования: винная монополия. – Перепись 1897 г. – Денежная реформа. – Спор о значении урожаев и хлебных цен. – Закон 2 июня 1897 г. о рабочем дне. – Поездка государя в Варшаву.
Австро-русское соглашение 1897 г. – Визиты германского императора и французского президента. – Морское строительство. – Государь об англо-германских переговорах.
Нота 12/24 августа 1898 г. о сокращении вооружений. – Отношение держав. – Нота 30 декабря и программа конференции. – Гаагская конференция 1899 г.; ее итоги и историческое значение.
Император Николай II не задавался предвзятой целью переменить сверху донизу строение русского государства. Он не стремился – применяя выражение «Московского Сборника» – быть «архитектором» во что бы то ни стало, и считал, что менять стоит на бесспорно лучшее. Но этот разумный консерватизм никогда не удерживал его от тех преобразований, которые представлялись ему целесообразными или необходимыми по общему ходу государственной жизни.
Он продолжал реформы, начатые при его отце, а также приступил к завершению некоторых учреждений, созданных еще при императоре Александре II. Винная монополия с каждым годом распространялась на большее число губерний; Судебные уставы 1864 г. были введены в Сибири и в Архангельской губ. в 1896 г., а за ближайшие годы и в остальных частях империи.
Винная монополия, как, впрочем, все мероприятия русской власти, подвергалась жестокой критике со стороны весьма широких кругов русского общества. Говорили, что правительство «спаивает народ». Между тем монополия не имела непосредственного отношения ни к развитию, ни к уменьшению пьянства. И старая «откупная» система, и взимание акциза со спиртных напитков – система, существовавшая в России до введения монополии – создавали особый класс людей, заинтересованных в увеличении сбыта крепких напитков. Государственная монополия продажи водки не пыталась ограничить ее потребления, но и не занималась искусственным увеличением спроса путем рекламы, торговли в кредит и т. д. В то же время – и в этом была главная цель реформы – монополия давала государству более значительный доход, чем прежние системы обложения, – не за счет увеличения пьянства, а путем присвоения себе той доли, которая раньше составляла барыш «посредников». Этот косвенный налог – существующий во всех странах в том или ином виде – шел полностью в государственную казну. Конечно, это было некоторым стеснением сферы частной
Ознакомительная версия. Доступно 41 страниц из 204
