тетиву стрелой, на миг остановил свое сердце и развел плечи (как учил отец), большой палец правой руки поднырнул под стрелу и растянул тетиву так, что оперение оказалось на уровне правого глаза. Еще миг и с тихим свистом стрела сорвалась в смертоносный полет. С глухим стуком наконечник глубоко вошел в бревно. То самое, у края земляной насыпи, до которого было не менее двенадцати сулету.
Меджедэджик хмыкнул, но внезапный крик тут же стер улыбку с его лица. Это был крик Витэшны, ее голос он никогда не спутал бы с другим. Воин подхватил пару стрел и метнулся к двум пихтам, меж которых проходила тропинка к реке. Он юркнул под сень деревьев, в два прыжка преодолел спуск, выбежал на берег и не поверил своим глазам. На каменистом берегу в четырех сулету от него лежала Витэшна. Лежала без движения.
Он подбежал к ней, озираясь – нет ли где врагов. Но каменистый берег и лес за ним молчали, даже птиц не было слышно. Меджедэджик бросил лук на камни и упал рядом со своей женой. На ней не было ни единой царапины, но она не дышала, а из глаз, носа и ушей девушки сочилась кровь.
– Нет! – прокричал Меджедэджик, не в силах понять, что происходит. – Витэшна! Нет!
Небеса обратились бездной. Только что он думал о том, насколько велик и счастлив, и вот, всего один крик возлюбленной навсегда поделил его жизнь пополам. Она была мертва или умирала, а он ничем не мог ей помочь.
– Шаман, – выпалил воин. – К шаману!
Он попытался подхватить Витэшну на руки, но не смог оторвать ее от прибрежных камней. Будто что-то держало девушку и не хотело отпускать. Он приложил все силы, бугры мышц на руках и спине вздулись, вены напряглись и набухли. Он зарычал, но не сумел сдвинуть девушку с места.
Воин снова огляделся. Никого. Ничего.
– Кто-нибудь! – исступленно закричал Меджедэджик. Отец учил его, что не стыдно просить помощи, когда сам ты бессилен. – Кто-нибудь, помогите мне! Это ваш сахем!
Но никто не ответил. Мир вокруг замер, будто он остался один в бесконечной безлюдной пустоши. Он и его мертвая возлюбленная.
Слезы градом покатились по его лицу. Впервые за свои двадцать пять зим Меджедэджик плакал. Двадцать пять зим! В его возрасте никто никогда не становился сахемом, но Ха-вень-ни-ю, предвечный владетель Великого острова, что от начал времен плывет над облаками, был благосклонен к нему, наделив силой и умом. Был благосклонен… до сего дня.
– Витэшна, – прошептал воин, склонившись над еще теплым телом. Кровь, что сочилась из трупа девушки, начала обращаться в белый песок. Это не удивило Меджедэджика, он уже понял, что здесь замешано злое колдовство. Но кто? Кто посмел наложить на него эти чары? Ведь у него больше нет врагов, он победил их всех!
– Витэшна, – тихо повторил Меджедэджик, нежно коснувшись ее щеки, смахнув с высокого лба непоседливые черные пряди. – Не оставляй меня, возлюбленная моя! Вернись!
Внезапно глаза девушки открылись. Воин отпрянул, увидев в них лишь бездонную черноту, из которой продолжал струиться мелкий белый песок. Лицо Витэшны исказила гримаса, потрескавшиеся губы раскрылись, обнажив желтоватые зубы и алый с белесыми прожилками язык. И с этих губ, который он так любил целовать, сорвалось единственное слово.
– Нет, – прошипел Рокеронтис, принявший облик Витэшны. Он схватил ошеломленного Меджедэджика за плечи и бросил его в реку. Оказавшись в ледяной воде, тот попытался выбраться на поверхность, но не смог. Поверхности не было.
Воин барахтался до тех пор, пока в легких не закончился воздух. А потом водяной пузырь раскрылся и выплюнул его на черные холодные камни. Меджедэджик оказался в пещере, едва подсвеченной немногочисленными огнями, что плавали прямо в воздухе. С влажных стен на него смотрели маски. Маски Ха-кве-дет-гана, темного бога-близнеца. Маски, что он сам помогал вырезать и что вешал на ритуальный столб посреди капища уоки.
Но теперь маски пугали его. Они были живыми. Они корчили страшные рожи, ругались и хохотали, не отрывая безумных глаз от Меджедэджика. Их были сотни, тысячи этих страшных масок! И он побежал, впервые в жизни обуянный животным страхом, который невозможно контролировать. Лишь раз воин обернулся, чтобы узреть, как за ним по пятам гонится его мертвая возлюбленная.
За ее спиной развевались огромные черные крылья, а глаза, полные мрака, манили и завораживали. Витэшна была обнажена, из каждой поры на ее теле сыпался песок, мелкий белый песок. Воин не мог вынести столь чудовищного зрелища и отвернулся, побежав еще быстрее.
Сколько он бежал по каменным туннелям? Час, зиму, тысячу зим? Он задыхался, он истекал потом и кровью от многочисленных порезов, что наносили острые камни, сквозь которые ему приходилось протискиваться. Но каждый раз он находил в себе силы, чтобы продолжать чудовищную гонку.
Но, как говорил племенной шаман, ничто не вечно в мире земном. Меджедэджик замедлил бег, а потом и вовсе перешел на торопливый шаг, что становился медленнее с каждым мгновением. Каждый мускул кричал в агонии, жажда скрутила горло, безумие свернуло разум. Он ничего не понимал, знал только, что нужно уходить, как можно дальше.
Но за очередным поворотом его встретил влажный монолит стены. Он развернулся и уперся в другую каменную стену. С ужасом воин понял, что оказался заперт в глубоком каменном колодце. Он задрал голову вверх, но холодные безмолвные стены уходили в непроглядную тьму, не оставляя надежды.
Он закричал, но не услышал своего голоса. Он ударил кулаком в стену и с удивлением уставился на разбитую в кровь руку, не почувствовав боли. И это сломало его. Меджедэджик привалился спиной к холодному камню и медленно сполз по нему вниз, закрыв глаза. Он приготовился умереть. В одиночестве и безумии. В этом кошмаре, что был рожден чьим-то черным колдовством.
– Нет, – прошептал мерзкий голос в самое ухо воина. А мерзким он был потому, что принадлежал его возлюбленной Витэшне, но это был безжизненный, мертвый голос. Голос человека без маниту.
– Нет, – повторил он в другое ухо. – Ты умрешь так, как пожелаю я. И перед смертью будешь видеть то, что я захочу тебе показать. Будешь слышать то, что я прикажу тебе слушать.
Воин зажмурился изо всех сил, чтобы не смотреть, но внезапно что-то схватило его за веки и сдернуло их с глаз, точно покрывало. Он ощутил передаваемую боль и услышал собственный крик, беснующийся во влажном воздухе черного каменного
