английском, на испанском языках,
ведь разные языки несут разные оттенки чувства.
– Бог ты мой! – воскликнул Нефедов. – Как бы я их
читал?
Потом, положив трубку, Василий Семенович ощутил
даже усталость от этого неожиданного разговора. «Надо ж
было такому случится», – с грустью думал он, еще
некоторое время, застыло сидя у телефона. Да, Мида
красивая, милая девушка и хорошо угадала состояние его
души, но со своей романтичностью и двадцатью с
небольшим годами жизни, она была паутинкой, а он был
многовековой скалой. И этим все сказано. Да и мог ли он
отречься от Сашеньки, которую видел сегодня такой
живой. А ее запах… После экскурсии в банк памяти
Нефедов всеми силами старался не вспоминать об этом,
потому что это выбивало его из колеи, но после разговора
с Мидой уже не мог уйти от этого. Он выключил
телевизор, раскрыл альбом с фотографиями…
Кощунственно было думать, но все-таки, если
вероятность совпадения половинок так мала, то наверняка,
они с Сашенькой не могли быть такими половинками:
глупо было предположить, что для всеобщего, как он
теперь понимал, общечеловеческого совпадения, могло
хватить их случайного заводского знакомства. Но узнать
сейчас, что истинная твоя половинка не Сашенька
означало отказаться от всей прожитой жизни, от всего
своего прошлого. Лишь когда-нибудь после, когда память и
в самом деле будет иметь другое значение, можно будет все
это открыть для себя и сразу всем все переосмыслить по-
новому и без всяких обид.
14. ПЕРЕДЫШКА
88
Утром, когда Нефедов выбежал на зарядку, Мида уже
поджидала его внизу. Они отправились на открытую
спортивную площадку с каким-то упругим покрытием и с
массой всевозможных снарядов. Мида волновалась и
смущалась по любому малейшему поводу, и Василий
Семенович чувствовал себя от этого не в своей тарелке.
– Вы не сердитесь на меня за мою назойливость? –
спросила Мида, когда взбодренные хорошей разминкой
они уже спокойным шагом возвращались назад.
– Не сержусь, – ответил Нефедов. – Просто я вас
понимаю.
– Вчера, когда я вас вот так просто увидела на улице, то
чуть в обморок не упала. Накануне я весь день провела с
родителями на озере. И как это я не догадалась, что
восстановление будет совмещено с днем вашего ухода
оттуда. Простить себе этого не могу. С озера мы вернулись
затемно и сразу легли спать. А утром выбегаю на зарядку и
вдруг – вы! Я даже глазам не поверила. А вы, к тому же,
как ни в чем ни бывало, пристраиваетесь к каким-то
спортсменам и бежите…
Отвлекая ее, Нефедов стал спрашивать обо всем, что
было вокруг, хотя вчерашнего, сжигающего любопытства
он уже не чувствовал. Даже этот необыкновенный
насыщенный воздух не вызывал сегодня особого
восхищения. Мида с удовольствием отвечала на его
вопросы, и все было бы прекрасно, если бы уже около
лаборатории она не пообещала и завтра утром ждать его
здесь.
В «предбаннике» Нефедова встретили Юрий
Евдокимович и Толик. Старший восстановитель был в той
же желтой рубашке, что и накануне, а Толик во всем новом:
в светлых брюках, в новой тенниске с коротким рукавом. В
новом тут можно было ходить каждый день, хотя, как
заметил Нефедов и что пришлось ему по душе, у многих,
89
напротив, было пристрастие к поношенным и, видимо,
привычным вещам.
– Видели, видели твои беседы с прекрасной рыжей
нимфой, – вместо приветствия сказал Толик. – Ты делаешь
успехи. Сам-то еще не влюбился?
– О чем ты говоришь! – отмахнувшись, сказал Нефедов.
– Это теперь-то мне влюбляться? Теперь, когда я знаю, что
все равно когда-нибудь встречусь с женой?
– Ну, вот, – с притворным недоумением сказал Толик, – я
ему про влюбиться, а он мне про жену.
– О, да ты, оказывается, еще тот тип-то, – даже с
некоторым раздражением проговорил Нефедов.
– Ну, не надо, не надо, – тоже вспыхнул Толик. – Не
надо меня воспитывать. Подождем, что ты скажешь через
год, через десять, через пятьдесят лет…
Нефедов даже зажмурился от его слов.
– Ну, все достаточно, – пресек их перепалку старший
восстановитель, – чего это вы с самого утра?!
– Да, – спохватился Толик, – мне пора. Красивого вам
сегодня путешествия.
Ушел он несколько раздосадованный этим неловким
разговором.
– Да уж, совсем он у меня распустился, – с огорчением
сказал Юрий Евдокимович, – много баловали его в свое
время. Извини, пожалуйста.
– А, да ладно, чего там…
– А тебя видно, зацепили наши вчерашние просмотры?
– Еще бы, – ответил Нефедов, со вздохом опускаясь на
диван.
– Ну, ничего, сегодня развеешься, – пообещал старший
восстановитель. – Сегодня мы взглянем на места
расселения, которые мы готовим для восстановленных
людей. Возможно, эти наши достижения удивят тебя еще
больше… А чего это я все время говорю «мы», если мы
просто продолжаем вас?
90
Он дружески приобнял Василия Семеновича.
– А, можно я денька два посижу дома? – попросил
Нефедов. – Мне бы сначала привыкнуть к тому, что я уже
знаю. А то вся эта действительность уже начинает казаться
мне сплошным фантастическим сном.
Эта просьба меняла планы старшего восстановителя, и
он на минуту задумался.
– Что ж, резонно, – тем не менее, легко согласился он, –
спешить нам некуда. И еще ты, наверное, хочешь
посмотреть что-нибудь из прошлого?
– Если можно. Для ощущения реальности мне надо как-
то соединиться со своим временем. Но я не умею
обращаться с этим прибором, – сказал он, кивнув на УП,
который так и лежал на столике.
– Ничего сложного. Положи его перед собой и четко,
фиксировано задавай все, что тебе нужно. Захочешь
остановить, тоже четко и фиксировано подумай об этом. И
все.
Вышло так, что дома Василий Семенович просидел не
два дня, а целую неделю. Целую неделю он не подавал о
себе никаких признаков жизни. Восстановители его не
тревожили. Два разу ему звонила Мида, но, почувствовав в
его голосе полное равнодушие и нежелание говорить,
запальчиво заявила о своем разбитом сердце и решении
забыть о Нефедове навсегда.
В каких только временах, в каких точках цивилизации не
побывал Нефедов за эту неделю. Он был и в гуще древних
побоищ, и на каторгах, и на кораблях, открывающих новые
земли, и в древних храмах, и в жилищах гениев. Поначалу
он задавал точные события, время и место, а после ему
понравилось вызывать эти координаты наугад. В
некоторые времена он входил и дышал воздухом других
столетий. Лишь осязания не хватало до полной
материальности картин, до ощущения полного могущества
над реальным временем, по которому он путешествовал.
91
Единственно, на
