поэта, не предусматривавшее специального жалованья, Ронсар получил должности сначала архидиакона в Шато-дю-Луар, затем каноника в Мансе, далее настоятеля монастыря Сен-Косм-ан-л’Иль, что неподалеку от Тура и, наконец, настоятеля монтуарского монастыря Сен-Жиль.
Поэт всеми силами старался угодить обитателям луарских замков, их желанию видеть мир приятным, словно созданным специально для радости человека. Всем известны эпикурейские строки Ронсара «И розы бытия спеши срывать весной», чем, собственно, высшее общество и занималось активно и в Шенонсо, и в Азэ-лё-Ридо, и в прочих рукотворных жемчужинах прекрасной Луары.
Когда Ронсар писал эти строки, он был уже немолод, а потому ему поневоле приходилось задумываться о бренности человеческой жизни, как это ни печально. Немного особняком стоят среди его сонетов стихи, посвященные одной из дам, и благодаря им можно понять, какая старость ожидает каждого из этих блистательных в настоящее время господ: тихая, спокойная, но уже без блеска и былой роскоши, когда остается только вспоминать, слыша лишь случайные отзвуки придворной жизни, которые изредка будут доноситься до старого придворного.
Когда старушкою ты будешь прясть одна,
В тиши у камелька свой вечер коротая,
Мою строфу споешь и молвишь ты, мечтая:
«Ронсар меня воспел в былые времена».
Успокоившись по поводу своих, как ей представлялось, прав на Шенонсо, Диана немедленно приступила к благоустройству территорий на правом берегу Шера. Здесь располагался живописный холм с рощей и прекрасными ручьями, так изящно струившимися по склонам. Когда-то Франциск I мечтал построить здесь мост, а теперь Диана приводила эти мечты в исполнение. Она наняла искусного каменщика Пьера Юрлю, который исследовал скальную породу устья Шера и сделал вывод, что место прекрасно подходит для моста.
Диана сразу предположила, что на выступающих частях должны находиться изящные башенки, а сам мост – украшать одноэтажная галерея с балконом. При этом окна галереи следует устроить таким образом, чтобы из них можно было бы наблюдать и восход, и заход солнца. Самое близкое к замку помещение, решила Диана, станет буфетной, а для обогрева ее можно использовать два камина. Все эти новшества требовали перестройки заднего фасада замка, где в результате строительных работ пропали бы два западных окна.
Стройка началась с размахом, как это было всегда в подобных случаях. Для нее потребовалось 200 бочек извести и 7 бочек цемента, а кроме того, песок, гравий, канаты и механизмы. На реке поставили временные плотины, а в лесах срубили полсотни больших деревьев. Мост строился долго. В 1557 году Пьер Юрлю умер, и вместо него приняли двух каменщиков, Клода Ланфана и Жака Ле Блана. В 1559 году были наконец закончены арки моста, но именно в этот год Диане де Пуатье пришлось уступить замок своей мечты Екатерине Медичи. Было истрачено уже 9000 ливров, но мост еще не был завершен. Так, строительство галереи даже не начиналось. Екатерина Медичи решила ограничиться украшением моста балюстрадой из позолоченной бронзы.
Граненые алмазы Луары
Когда внезапно погиб на рыцарском турнире Генрих II, как и предсказывал великий астролог Мишель Нострадамус (1503–1566), от копья сеньора Монтгомери[67], наступил конец и царствованию прекрасной Дианы де Пуатье. Вдовствующая королева Екатерина первым делом потребовала от бывшей фаворитки передать ей все права на владение Шенонсо.
Диана не желала сдаваться без борьбы и начала судебную тяжбу с королевой. Та, в свою очередь, возмущенная подобной непокорностью, принялась открыто угрожать Диане. Екатерина надавила на Королевский совет, и тот издал решение: в результате огромного дефицита денежных средств в стране, произошедшего по причине многочисленных подарков, сделанных предыдущими королями своим фаворитам, все это имущество должно было перейти в собственность королевского дома.
Диана поняла, что постановление в первую очередь относится именно к ней, а потому самое разумное – пойти с королевой на мировую. Тем более что Екатерина, считавшая принципиально важным для себя приобретение Шенонсо, предложила сопернице в обмен замок Шомон, по сравнению с Шенонсо приносивший в несколько раз больший доход. Но и в те времена люди предпочитали платить не столько за вещь, сколько за собственное желание иметь ее.
Существует легенда, что до своего отъезда из Шомона Екатерина встретилась в этом замке то ли с астрологом, то ли с прорицателем-ясновидцем, который предсказал дальнейшую судьбу самой вдовствующей королеве и всем ее детям. Говорили, что это был якобы сам Нострадамус, показавший Екатерине магическое зеркало, в котором королева увидела поочередно лица своих детей. Эти лица описывали в зеркале круги, и сколько было кругов, столько лет и предстояло им править Францией. Последним в этом зеркале королева увидела Генриха Наваррского.
После этого события в 1559 году в Блуа состоялся акт обмена замками: Диана де Пуатье передавала Шенонсо Екатерине в обмен на Шомон. Через год в Шиноне состоялось утверждение договора между королевой-матерью и герцогиней де Валентинуа, и Диана приступила к управлению Шомоном. Вернее, она прислала туда своего представителя, а сама отправилась в Ане. Она так никогда и не побывала в Шомоне. Диана прожила еще шесть лет и умерла на шестьдесят седьмом году жизни, как говорят, до последней минуты оставаясь прежней ослепительной красавицей, которую обожал Генрих II.
Замок Шомон
Что же касается королевы-матери, то она успокоилась, отобрав у своей вечной соперницы Шенонсо, и, расслабившись и облачившись в роскошный траур по скончавшемуся супругу, решила наконец-то отдохнуть от драм и придворных интриг. Но судьба распорядилась иначе.
Так и не пришлось Екатерине мирно пожить в отбитом у Дианы де Пуатье Шенонсо, поскольку королевская власть находилась под угрозой. После кончины Генриха II коронован был Франциск II (1544–1560 гг., король Франции с 1559 г.), только что женившийся на Марии Стюарт (1542–1587 гг., королева Шотландии в 1542–1566 гг., затем была низложена; королева Франции в 1559–1560 гг.). Это был человек слабого здоровья и настолько же слабого характера. Он исполнял все прихоти супруги, которая, в свою очередь, действовала по указке герцога Генриха I Гиза (1550–1588) и Карла Лотарингского (1525–1574), своих дядьев.
Возмущенные до глубины души принцы крови Антуан де Бурбон[68] и Конде[69] никак не могли согласиться с подобным положением дел в стране и затеяли заговор, целью которого являлось устранение Гизов. Принца Конде поддержали практически все мелкопоместные французские дворяне. В феврале 1560 года в Нанте состоялся сбор командующих военными формированиями во главе с провинциальным дворянином по имени Ла Реноди, где было принято решение проникнуть в замок Блуа с целью захвата короля. Но, как это часто случается, ход истории изменил случай. Именно в тот день, когда заговорщики намеревались осуществить свой план, Франциску II вздумалось отправиться на охоту в леса, окружающие Блуа. По дороге он узнал о готовящемся заговоре и решил, что в сложившейся ситуации будет разумнее покинуть Блуа и скрыться за надежно укрепленными стенами Амбуаза. Замок был немедленно подготовлен к обороне.
Портрет короля Франциска II и его жены Марии Стюарт. Художник Жан Клуэ
Одновременно герцог де Гиз посоветовал королю и королеве-матери разработать так называемый эдикт религиозного примирения. Екатерина решила, что успеху эдикта во многом будет способствовать благодушное настроение придворных, для поднятия когорого в католический праздник Средокрестье, отмечаемый в середине Великого поста, в Амбуазе устроили празднества, центром которых явились костюмированные скачки.
Брантом оставил воспоминания об этом, мягко говоря, оригинальном представлении, центром которых стали Франциск Лотарингский[70] и герцог де Немур[71]. Первый оделся в костюм цыганки. В руке он держал запеленутую наподобие младенца обезьяну, страшно напуганную быстрой ездой и непрерывно корчившую зрителям рожи. Второй же оделся как горожанка, а к поясу прикрепил связку ключей, которые звенели, как колокольчики, при каждом шаге коня.
Подобное сомнительное развлечение почему-то не прибавило оптимизма придворным, о чем свидетельствует испанский посол, находившийся в то время в Амбуазе: «Ужас окружающих был столь велик, – писал он, – как будто у ворот замка стояла целая армия». Герцог Гиз усилил охрану Амбуаза и поставил стражу, по численности равную целому гарнизону, в королевских покоях; и все же Франциск II дрожал от страха до самого вечера, пока не подписал эдикт
