тогда на столе после “десерта”.
— Не смотри на меня.
— Буду.
И сама я тоже тянусь к его тьме, что затаилась в зрачках и ждет. Голодная и одинокая.
Я ее не боюсь. Я не раз была готова к тому, что меня выпьют до дна и не сопротивлялась, принимая неизбежность.
А Айрон и есть неизбежность.
В нем сила, которая одним легким касанием может иссушить человека, а я взращиваю ее черную искру под сердцем и не боюсь.
— Зачем ты сказал, что я умру?
— Затем, чтобы увидеть, поверишь ты или нет.
— А если бы поверила?
— Я не знаю, — честно отвечает Айрон, — я же чудовище, Каталина, и все меня боятся.
— И нашего сына будут бояться? — шепчу я.
— Будут, — хрипло отвечает он. — И ему будет сложно. И ему тоже будет нужен кто-то, кто не будет его бояться. И он будет пугать и пугать в поисках того, кто скажет ему, что он рогатый урод. Это будет очень обидно, знаешь ли, и он сильно укусит.
— Это неправильно…
— Этому его и придется научить тому, кто не испугается. Например, тому, что очень плохо уничтожать город мятежников…
— Так ты согласен, что это было плохо?
— Они мне знатно крови попили, Каталина, — Айрон щурится, делает паузу и нехотя продолжает, — ну, может, перегнул чуток.
— Чуток?
— А еще я хотел тебя впечатлить.
— Миллионами жертв? — охаю я.
— Да. Со мной шутки плохи, — понижает голос до низкого рыка. — Но я согласен, что мне надо побольше в дипломатию, однако, — он щурится, — совсем уж размазней я не буду.
Я хочу ответить ему, что дипломатия не о размазнях, но он затыкает мне рот глубоким поцелуем, под которым я задыхаюсь.
— Меня еще воспитывать и воспитывать, — мажет губами по щеке и проводит кончиком языка по изгибу уха. — Я очень плохой мальчик, которому нужна хорошая девочка, — выдыхает, — ты мне нужна.
И вновь целует, мягко, но уверенно раздвигая мои ноги коленом. На выдохе, который срывается в стон, я обнимаю его за шею, признавая то, что и мне нужен плохой мальчик.
Айрон стал частью меня, и мне, даже если сбегу, то я не забуду о нем и буду ждать, что он обязательно найдет меня и вернет.
Берет меня медленно, сантиметр за сантиметром, будто дразнит, и я нетерпеливо кусаю его за нижнюю губу и пробегаю ноготками по спине.
Входит до основания члена, и с мычанием закрываю глаза. Я скучала и принимаю свое поражение.
Новый толчок, и я впиваюсь ноготками в крепкие ягодицы, жадно втягивая в себя язык Айрона. Раскрываюсь под ним без остатка, сливаюсь в одно целое с его вибрирующей дымной тенью, которая пронизывает меня черными нитями, врастает и ничего не забирает, не отрывает, не откусывает.
Удовольствие накрывает меня теплыми, густыми волнами, что вторят трепету мужской плоти во мне.
Новый поцелуй, стон, рык и вновь долгий взгляд:
— Никуда не сбежишь. Ты моя жена.
Под новым тягучим спазмом закрываю глаза и отвечаю ему низким стоном.
Его жена.
Браслеты на наших запястьях нагреваются и вибрируют, а затем мой череп пробивает резкая боль. Я ойкаю, спихиваю с себя Айрона и прижимаю ладони к голове у роста волос.
Теперь тянет, а под пальцами чувствую две небольшие выпуклости. Они горят огнем.
— У кого-то рожки проклевываются? — тихо посмеивается Айрон.
— Какие еще рожки? — в ужасе смотрю на него.
— Маленькие симпатичные рожки, — рывком притягивает к себе и обнимает. — теперь ты тоже будешь рогатенькой.
Эпилог
— Смотри внимательно, — говорю я трехлетнему Сарону, который сидит у меня на коленях, — прищурь глазки и поверни голову набок, и увидишь волка.
Мы у одного из обзорных окон крейсера. Вдалеке на полотне холодной звездной бездны застыла размытым всполохом Туманность Волка.
Зверя этого сразу не увидишь. Надо присмотреться, успокоить дыхание и поймать момент, когда на мгновение проявляется очертания волка.
За этой туманностью власть принадлежит оборотням. Еще одним чудовищам, которые делять свое существование с жестокими и кровожадными зверями.
Наш крейсер в этом секторе лишь для того, чтобы пройти через ретрансляционное кольцо без угроз, без объявления войны и без провокаций.
Просто мимо пролетаем через нейтральный коридор.
— Вижу! — охает Сарон. — Песика вижу!
— Только ты не говори о песиках оборотням, — раздается позади нас голос Айрона. — А то они…
Хочет сказать грубость, но медленно выдыхает, когда сердито оглядываюсь.
— А то они обидятся, — поясняет Айрон, а его рога начинают дымить.
Эта нелюбовь друг к другу взаимная. Оборотни для Высших — псы блохастые, а Высшие — чванливые козлы.
Вслух никто об этом не говорит, но неприязнь эта цветет веками.
— Песик! Гав-гав!
— Милый, это волк. Они не гавкают. Они воют.
— Гав-гав!
Сарон сползает с моих колен, поправляет мундирчик и бежит к Айрону, который подхватывает его на руки.
— Мама права, волки не умеют гавкать.
— Значит, они просто очень глупые песики.
— Очень может быть, но они еще злые, большие и сильные.
— Мы тоже сильные.
— А когда сходятся в бою сильные с сильными, Сарон, победителей не остается, — Айрон вздыхает. — С ними можно либо держать дистанцию, либо сотрудничать. Осторожно, Сарон, а то эти… — закрывает глаза, пресекая в себе новую грубость, и тихо говорит, — а то эти оборотни не знают границ, если срываются.
— Ладно, — Сарон морщит нос и трогает свои крохотные черные рожки пальчиками, — с песиками надо быть осторожными. Я понял. Гав-гав, — расплывается в улыбке, — гав-гав.
— Я поняла, — покидаю кресло и подхожу к мужу и сыну, — нам предстоят долгие разговоры на эту тему.
— Очень долгие, — кивает Айрон.
Целую его в щеку, а после с улыбкой вглядываюсь в его изумрудные глаза:
— Я справлюсь.
— Не сомневаюсь.
