А мне не было смешно. С горечью думал я о том далёком дне, дне бегства с Венеры, который странным образом как бы обозначил некую границу между нами.
Запищал видеофонный вызов. Я вынул видеофон из нагрудного кармана, нажал кнопку ответа. На экранчике возникло нечто лохматое, непонятное, затем оно сдвинулось вверх, и я увидел лицо Феликса.
— Да! — сказал я обрадованно. — Здравствуй, Феликс.
— Ничего не случилось. Прилетай, вот и всё.
Глава седьмая
БОРГАэропоезд домчал меня до Подмосковья за семнадцать минут. Город, ещё в прошлом веке разросшийся вокруг Института физических проблем, уже зажёг огни в ранних зимних сумерках. Мне пришлось пройти несколько пустынных кварталов старой части города, обречённых на слом, там и сейчас бухало и рушилось, автоматы делали своё дело.
Феликс жил в старом доме-коробке на границе новой части города. Автоматы-бульдозеры подобрались к этому дому почти вплотную, и мне казалось, что в нём никто уже не живёт. Окна были освещены только в последнем, пятом этаже.
Лифта в доме не было, и я взбежал наверх. Во всех этажах двери стояли настежь, дух был нежилой. У квартиры Феликса я позвонил, но не услышал звонка. Я нажал на ручку, дверь со скрипом отворилась, и я вошёл в крохотный Г-образный коридорчик с обшарпанными стенами. Дверь ванной была снята с петель и прислонена к стене, из ванны, залитой коричневой жидкостью, тянулись в комнату толстые кабели.
Квартира, должно быть, не отапливалась. От тусклой лампочки под низким потолком, от неуютного застоявшегося холода — от всего этого мне стало вдруг печально.
Я заглянул в комнату. Феликс в немыслимом комбинезоне из синтетического меха, какие увидишь разве в музее полярной авиации, стоял спиной ко мне и с кем-то разговаривал по видеофону. В скудном свете представилась мне картина полного запустения и изумительного беспорядка, достигнутого, как видно, многолетними настойчивыми стараниями. На столах, на полу и подоконниках стопками и вразброс лежали рукописи, магнитные и перфорированные информкарты, плёнки — вперемешку с полотенцами, обёртками от еды, пластмассовыми тарелками. На пыльном экране визора красовалась незнакомая мне математическая формула, выведенная пальцем. Посреди комнаты стоял мажордом, передний щиток у него был снят, из глубины узла управления командами тянулся провод, грубо подсоединённый к вычислительной машине типа «Рион»: очевидно, Феликс использовал логическую часть робота для расширения оперативности вычислителя.
— Хорошо, хорошо, — говорил Феликс в коробку видеофона. — Завтра обязательно.
— Я слышу это уже второй месяц, — отвечал мужской голос с отчётливыми нотками безнадёжности. — Ты меня просто убиваешь, дорогой товарищ. Ты срываешь план, ты прогоняешь ребят, которые хотят тебе помочь…
— Хорошо, хорошо, завтра, — повторил Феликс.
— Ты мёрзнешь, как черепаха в холодильнике, вместо того чтобы жить в гридолитовом коттедже с современными удобствами…
«Этот человек доведён до отчаяния», — подумал я.
— Завтра непременно, — сказал Феликс и выключился.
Он кивнул мне и присел на угол стола, подышал на пальцы, потёр их. Мне показалось, что я слышу чей-то негромкий храп.
— Хочешь перчатки? — сказал я.
— Нет. Садись, Улисс. Где-то тут было вино. — Феликс огляделся. — Поищи, пожалуйста, сам.
— Не хочу я вина. Зачем ты меня вызвал?
— Ах да! — Феликс подошёл к двери во вторую комнату, приоткрыл её и позвал: — Старший, выйди, пожалуйста, если не спишь.
Храп прекратился, раздался звучный продолжительный зевок. Вслед за тем из тёмной спальни вышел невысокий плотный человек лет сорока, в котором я с изумлением узнал конструктора Борга. Того самого, который назвал моё выступление на Совете бредом.
У него был мощный череп, покрытый белокурыми завитками, и грубоватое простецкое лицо. С плеч свисало клетчатое одеяло. Зевок он закончил уже в дверях.
— Ага, прилетел, — сказал Борг хрипловатым басом. — Вот и хорошо. Погоди минутку.
Он притащил из спальни обогревательный прибор и бутылку вина. Решительным жестом скинул со стула кипу старых журналов и велел садиться. Затем вручил мне стакан и плеснул в него вина.
— Вино скверное, но высококалорийное, — сказал он и хлебнул, как следует из своего стакана. — Единственное спасение в этом холодильнике. Вытяни ноги к обогревателю, пилот, не то окоченеешь с непривычки.
— Опять вызывал Шабанов, — сказал Феликс и подышал на пальцы. — Надо будет завтра перебраться.
Борг только усмехнулся.
— Слушай, пилот, — отнёсся он ко мне. — В высокопарном вздоре, который ты нёс на Совете, было одно место, которое, собственно, и побудило меня познакомиться с тобой поближе. Ты сказал что-то о Нансене. Будь добр, изложи в развёрнутом виде, а я посижу и послушаю.
У меня не было никакого желания говорить с ним о Нансене, да и на любую другую тему тоже. Но тут я уловил его повелительное менто: «Начинай».
С детства моим идеалом были путешественники типа Фритьофа Нансена. Я много и жадно читал об этих людях, презревших обыденность. «Их вела жертвенная любовь к науке и человечеству», — мне запомнилась эта фраза из какой-то книжки. Времена этих людей прошли давным-давно. Плавание в Арктике и полёты на экрапланах над снегами Антарктиды не более опасны ныне, чем прогулочный рейс по озеру Балатон. Но началось освоение околоземного космического пространства. Юрий Гагарин сделал первый виток вокруг шарика и приземлился в корабле, охваченном пламенем (в те времена использовали специальную обмазку, принимавшую на себя нагрев от трения в плотных слоях атмосферы). Прорыв сквозь радиационный пояс, высадка на Луне. Героический полет Дубова к Венере. Скитания экспедиции Лонга в зыбучих марсианских песках. В более близкие к нам времена — исследования Замчевского на внутренних планетах, полёты Рейнольдса, «человека без нервов», к Юпитеру, сатурнинская эпопея Сбитнева и Крона, загадочная гибель храброго Депре на Плутоне.
«Жертвенная любовь к науке и человечеству…»
Да нет же. Не надо громких слов. Просто они шли, потому что не могли не идти. Если бы не они, пошли бы другие. Кто-то ведь должен был пройти первым.
И вот — Система обжита. Ну, не совсем ещё обжита, но люди побывали всюду. Есть Управление космофлота. Горький опыт пионеров, их счастье и муки уложены в параграфы учебных программ и наставлений, на двух десятках линий в строгом соответствии с расписанием осуществляется навигация.
В бортовых журналах в графу «Происшествия» пилоты вписывают спокойные и привычные слова: «Без происшествий».
И очень хорошо. Не нужны происшествия, когда ведёшь пассажирский корабль или грузовик, набитый оборудованием и продовольствием для дальних станций.
