изучающе скользят по моим.
— Похоже на то.
Я ощущаю каждый нерв в своем теле. Те, которые он зажигает своим простым прикосновением, и те, которые я хотела бы, чтобы он зажег.
— Это перерыв только тогда, когда он заканчивается, — говорю я. — В противном случае это просто конец.
Он откидывается на спинку дивана.
— Мы все еще говорим о баскетболе, Пинк?
Мое сердцебиение неровное, как будто я танцую, а не сижу совершенно неподвижно. В этот момент было бы так легко сказать, что я хочу вернуть его, хочу, чтобы мы вернулись.
Я придвигаюсь ближе. На дюйм, может быть, на два. Мой взгляд переходит на его рот, и он вдыхает.
Клэй грациозным движением встает с дивана, выпрямляясь, чтобы возвышаться надо мной.
— Мне пора идти.
— А как же игра? — у меня пересохло в горле.
Он бросает взгляд на PlayStation, как будто видит ее впервые.
— Скажи Брук, что она может оставить ее себе.
14
КЛЭЙ
На протяжении двух дней я забираю тренера и отвожу его в лагерь «Кодиак». Играть приятно, хоть и не в полную силу.
Слухи распространяются. Видео, которое парень снял в первый день, попадает в интернет. Вскоре куча сотрудников и выпускников лагеря «Кодиак» оказываются у поля в десять утра, когда мы с тренером подъезжаем.
Хорошо, что можно отвлечься от Новы.
Встреча с ней на днях у Брук, посиделки рядом с ней, прикосновения к ней — все это повлияло на меня. Я должен был убраться оттуда к чертовой матери или поддаться искушению.
Нельзя сказать, что искушение не вернулось, когда я лежал в постели той ночью. Я сделал то, что сделал бы любой парень, пытающийся сохранить спокойствие. Слушал старые голосовые сообщения и просматривал ее социальные сети, пока не сдался и не подрочил на единственную женщину, которую я когда-либо по-настоящему любил.
В последние несколько дней я снова начал чувствовать себя человеком. Как будто я оттаиваю после долгой зимы. Но она ушла. Она выдохлась. И все это до сих пор причиняет боль. Не в смысле обиды, гордости и ожогов.
А по-настоящему, честно, ранимо:
— Я не смог стать тем, кто ей нужен.
В прошлый раз я надавил на нее. Может быть, поэтому она поехала за мной в Лос-Анджелес. Я не повторю эту ошибку.
На третий день, когда прошло уже двадцать минут, один из детей все еще сидит на скамейке, вместо того чтобы играть. Директор лагеря упомянул, что у этого ребенка в последнее время были тяжелые времена.
Я подхожу и хватаю свою бутылку с водой, используя напиток как предлог, чтобы встать рядом с ним.
— Ты спишь? — спрашиваю я.
Он моргает и смотрит на меня.
— Нет, я не сплю.
— Я имел в виду, спишь ли ты? У тебя такой вид, будто ты не спишь, — его глаза серые и усталые, как будто он намного старше своих лет.
— Я все время думаю о том, как меня забрали у отца, — говорит ребенок. — Я больше с ним не живу.
— Почему это?
— Он с кем-то встречается. Это было предписано судом, поэтому я и нахожусь в приемной семье.
— Сколько тебе лет?
— Четырнадцать.
Я провел рукой по волосам.
— Знаешь, работа твоего отца заключается в том, чтобы присматривать за тобой, а не наоборот.
Я протягиваю руку, и он берет ее, присоединяясь к игре.
Я все еще думаю об этом, когда мы возвращаемся к тренировкам.
Дети особенно слабы в обороне, позволяя мне добраться до края для удара.
— Это было лениво, как… — я замолчал, услышав тявкающий звук. В следующее мгновение маленькая мохнатая фигурка проносится между моих ног с огромной скоростью. — Вафля?
Он танцует, счастливо дыша, его мохнатое тело облачено в майку «Кодиакс».
— Помедленнее, Чемпион, — окликает меня знакомый голос.
Я смотрю в сторону корта. Новичок, Майлз и Атлас. Это выбивает из меня дух, и я не могу винить в этом корт.
— Что ты здесь делаешь? — я спрашиваю.
— Вафле захотелось отлить. Видимо, он нашел идеальное место.
Собака жадно обнюхивает мой ботинок, и я ухожу с дороги.
— Даже не думай об этом. Я тебя замочу, — предупреждаю я его, и он скулит.
— Давай устроим настоящую игру, а? — предлагает Майлз. — Как бывшие со-командники.
Он стягивает с себя футболку и выходит на площадку, и тут же раздаются крики.
Я хочу напомнить им, что я здесь не для этого, но потом чувствую это — намек на огонь, который давно копится внутри меня. Впервые за несколько месяцев я почувствовал соревновательный драйв. Майлз бьет меня кулаком, и я тоже стягиваю с себя футболку.
— Поехали, — говорю я, приплясывая.
Я вспоминаю свой разговор с Новой, когда мы играли в видеоигру. Я выбираю людей, которым понравится играть вместе. Эта искренняя простота меня зацепила.
Мы немного играем два на два, дети кричат. Майлз и я против Новичка и Атласа. Адреналин бьет по моим венам, соперничество уступает место удовольствию.
— Меня не возьмешь, — дразню я Новичка.
— Смотри на меня. Я кое-чему научился в межсезонье.
— Не все из нас играли в гольф, — говорит Атлас.
Туда-сюда, вверх-вниз по площадке. Пасы. Плетение. Блокирование. Броски.
— Ты тренировался, — говорю я Новичку, когда мы все, запыхавшись, останавливаемся и направляемся к краю площадки. — Возможно, мне придется посмотреть, как ты играешь в этом году.
— Потому что конец прошлого года был дерьмовым, — Новичок хватает два полотенца и бросает мне одно.
Я осматриваю горизонт, холм рядом с озером, горы вдалеке.
— Нова смотрела каждую игру.
Улыбка Новичка исчезает.
— Ни хрена себе. Ну, в этом году я не буду смотреть, как ты играешь.
— Почему?
— Потому что ты должен вернуться и играть с нами, — говорит Майлз.
Я смеюсь.
— Ты шутишь.
Но парни только смотрят друг на друга.
— Неа.
Это безумная идея. Возвращение.
— Ты слишком привязан к Лос-Анджелесу? — спрашивает Атлас.
Я качаю головой.
— Без тебя схемы работают по-другому. Кайл — бомбардир, но он не следит за тем, где находятся остальные, — говорит Майлз, и Атлас кивает.
— Ты распределяешь пространство на площадке. Ты видишь пробелы в нападении, а также в защите.
Ладно, моему эго это не противно.
— Тренерский штаб придумает схемы. Харлан заполнит пробелы, — говорю я им.
— Да, верно. Они столько всего могут сделать, — говорит Атлас.
— Давай сыграем на это, — решает Новичок. — Один на один. Первый до десяти. Мы выигрываем — ты возвращаешься.
Это безумие. Нет никакого способа обеспечить это, но это для гордости.
Я провожу рукой по волосам, задевая концы.
— До десяти.
Из толпы зрителей доносятся
