на бомбежку и стрельбы. Я отправился на аэродром рано утром, присоединившись к рабочим, которые шли на дневную смену. Большую их часть составляли женщины и подростки. Как мне рассказали, многие бросили учебу в школе, потому что паек у работающего в два раза больше, чем у учащегося. То, что на работе и сил теряешь раза в два, а то и в три больше, во внимание не принималось. С полным желудком одолеешь любые трудности. На летчиков пацаны смотрели с уважением и завистью, уступали нам дорогу. Мы для них боги, на короткое время спустившиеся на землю.
Полигон был рядом, на всё про всё ушло около часа, включая ожидание, когда взлетят все, и посадку с паузами на случай, если кто-то скапотирует на взлетной полосе или подломит «ногу». В этом плане «Горбатые», как называют «Ил-2», не такие капризные, как «Пешки», но в «умелых» руках способны на многое. К моему огорчению, с дистанции шестьсот метров, как положено по инструкции, отстрелял ракеты в молоко, в горизонтальном полете с высоты триста метров отбомбил немного лучше, сказалась практика, и из пушки и пулеметов отработал хорошо. У новичков по всем трем пунктам было очень плохо. Зато все взлетели и сели без происшествий.
После полета командир полка собрал всех и объявил, что завтра утром, если будет хорошая погода, полетим всем полком в Калинин (Тверь) для участия в боевых действиях. Расстояние почти тысяча километров, поэтому в Муроме сядем на дозаправку. На картах отметили запасные аэродромы. У предыдущих версий «Ил-2» в кормовом топливном баке, куда из других двух попадало самотеком и качалось насосом к двигателю, оставалось, несмотря на закачку нейтрального газа, до пятидесяти литров, из-за чего самолеты совершали вынужденную посадку.
22
До Калинина долетели все самолеты полка, но в строю осталось девятнадцать. Один подломил левую «ногу» во время посадки. То ли пилот, то ли «Ил-2» испугался того, что ждало здесь. Летчик был неопытным выпускником, отделался строгим выговором и легким испугом. Поселили нас в землянке с буржуйкой у входа и сплошными двухъярусными деревянными нарами у левой и правой стен, обшитых досками. Матрацы и подушки были набиты сеном, которое первое время хранило летние запахи. Под потолком две «катюши» — сплющенные сверху гильзы с фитилем, заполненные бензином с солью, чтобы горели не быстро. Их не тушили ни днем, ни ночью, чтобы летчики не плутали, не будили соседей. К ночи буржуйку сильно протапливали, и из-за духоты трудно было заснуть, а под утро замерзали. Рукомойники на открытом воздухе прибиты к столбам под деревянным навесом. В них утром заливали горячую воду, чтобы растаял лед, образовавшийся за ночь. Для этого на буржуйке или рядом всегда стояла кастрюля с тающим снегом.
Я по утрам брился, чем вгонял в тоску сослуживцев. Эта примета прижилась со времен Первой мировой войны. Затем шли в деревянный барак, в котором были кухня и столовая. Ели за четырьмя длинными деревянными столами, сидя на деревянных лавках: за одним старшие офицеры и командиры эскадрилий, за вторым — летчики, за третьим — технический состав, за четвертым — неполный взвод охраны и обеспечения. Затем шли в соседний деревянный дом поменьше, где был штаб полка и за черной шторой кровати старших офицеров.
Подполковник Пивенштейн сообщил прогноз погоды (благоприятный) и раздал боевые задания. По приказу сверху штурмовики отправляют небольшими группами. Считается, что так будет меньше потерь. Моим звеном командует лейтенант Горбулько по имени Яша — двадцатисемилетний самоуверенный недомерок-недоучка, сбежавший из деревни, круглолицый, с усами а-ля Буденный, для которого самым страшным было недостаточно уважительное отношение к его особе. Видать, поэтому в таком возрасте все еще лейтенант, несмотря на то, что недавно стал парторгом эскадрильи после гибели предыдущего. Мы должны втроем разбомбить понтонный мост через Волгу южнее Ржева.
— Возьмете по две ФАБ-250. Командир звена и сержант Юдаков бомбят, а младший лейтенант Изюмов работает по батарее из четырех зениток «Флак-36», по две на каждом берегу севернее моста, а потом меняетесь или бьете по другим целям. Если задание не будет выполнено, полетите еще раз, — проинструктировал нас командир полка.
Я захожу в землянку, достаю из-под нар сагайдак, направляюсь к своему самолету. Оружейники крепят к внешней подвеске двухсотпятидесятикилограмовую бомбу. Обхожу самолет, проверяю, сняты ли струбцины с элеронов, подкачаны ли «дутики», как называют колеса. Ритуал требует пнуть какое-нибудь из них, а потом обоссать. Я не делаю ни то, ни другое. Лень и не хочется. После того, как подвешивают вторую бомбу, расписываюсь, что принял исправный и вооруженный самолет, беру парашют у тридцативосьмилетнего механика-ефрейтора Череватого Семена Аникеевича, неказистого на вид, но очень рукастого. Жду, когда то же самое сделает командир звена. К нему не проявили должного уважения — привезли бомбы чуть позже, чем подчиненным. Лейтенант Горбулько ругает оружейников матерно, которые что-то бормочут, отходя от него. Наверное, желают счастливого полета. Как и положено дураку, командир звена очень удачлив.
Он идет ко мне и сердито спрашивает, кивнув на сагайдак:
— Это что такое⁈
— Талисман, — отвечаю я.
— Убрать! — строго приказывает он.
— Это талисман, бережет в полетах, — спокойно повторяю я.
— Советскому человеку не нужны талисманы! — разражено утверждает лейтенант Горбулько. — Механик, забери у него эту фигню! Или оба будете наказаны за невыполнение боевого приказа!
И ведь отдаст под трибунал из-за такой ерунды через голову командира полка. Настрочит донос, добавит от себя что-нибудь замеченное у меня пролетарски неверное — и окажусь в штрафной эскадрилье, откуда редко кто возвращается. Горбулько коммунист, парторг, ему поверят.
Я отдаю Аникеичу сагайдак и, чтобы не сорваться и не сказать лишнее командиру звена, взбираюсь на крыло самолета, занимаю место в кабине, пристегиваюсь плечевыми и поясным ремнями. Быстрым осмотром убеждаюсь, что приборы никуда не делись за ночь, кроме снятого ранее прицела ПСБ-16, который пылится на складе в компании других. Включаю аккумулятор. Зажглись две лампочка, сигнализирующие, что на внешних подвесках по бомбе. Кручу пластиковый лимб пока не включенного, электрического бомбосбрасывателя, выставляя в положение на два авиационных средства поражения в залпе, чтобы сразу ушли обе бомбы. Обычно это делают на боевом курсе, но там будет слишком много других мыслей в голове. Размещаю на правом бедре самодельный дюралевый планшет с чистым листом бумаги. Жду, засунув руки в перчатках подмышки. В кабине холодно.
В небе появляется зеленая ракета. Снимаю перчатки, запускаю сжатым воздухом двигатель, прогреваю. В кабину идет тепло от него. Греется движок очень сильно, поэтому охлаждается маслом и водой. Масляный радиатор немного выступает под фюзеляжем. Как мне сказали, именно
