Книга Моя семья: Горький и Берия - Сергей С. Пешков

Ивана Чабанова, который служил в охране Ленина, и Марию Ильиничну тоже выдернули из машины. Я смотрю на Ильича. Он стоит, держа в руках пропуск, а по бокам два бандита, и оба целясь в его голову говорят: – Не шевелись! А напротив Ленина стоит главарь с маузером в руке. – Что вы делаете? – возмутился Ильич. – Я Ленин, вот мой документ. Как сказал он это, так у меня сердце и замерло. Все, думаю, погиб Владимир Ильич. Но то ли из-за шума работающего мотора, то ли из-за тугоухости, бандит фамилию не расслышал – и это нас спасло. – Черт с тобой, что ты Левин, – рявкнул главарь, – а я Кошельков, ночной хозяин города… Обо мне как будто забыли. Сижу за рулем, держу наган и из-под левой руки целюсь в главаря – он от меня буквально в двух шагах. Но… Владимир Ильич стоит под дулами двух револьверов. И мне становится страшно: ведь после моего выстрела его уложат первым. Через мгновение я получил удар в висок, и мне приказали выметаться из машины. Не успел я стать на подножку, как на мое место ловко вскочил бандит и машина понеслась в сторону Сокольников. – Да, ловко, – прошептал Ленин. – Вооруженные люди – и отдали машину. Стыдно!

Мне было не по себе от замечаний Ильича. Я долго объяснял, почему не стал стрелять. – Да, товарищ Гиль, вы все рассчитали правильно, – подумав согласился Ильич, – силой мы бы ничего не сделали. Только благодаря тому, что не сопротивлялись мы и уцелели.

Более внимательно рассмотрев трофеи – отнятые кошельки и документы, бандиты поняли, кого на самом деле они упустили. Возникла мысль захватить Ленина в заложники. Сообразив, что ограбленные, скорее всего, направились в районный Совет, расположенный неподалеку, бандиты двинулись туда, но опоздали – возле здания Совета уже высаживалась из машин вызванная дополнительная охрана.

После этой истории чекисты и уголовный розыск все силы бросили на поимку Кошелькова. В конце концов летом 1919 года на конспиративной квартире, на Божедомке, Кошельков был застрелен. В карманах у него нашли записную книжку-дневник, где в одной из записей он сожалел, что не убил Ленина.

Учредительное собрание

Из-за сложностей, вызванных начавшейся Гражданской войной, Учредительное собрание – орган, избранный еще в ноябре 1917 года, – смогли созвать только в январе 1918-го. От победивших левых партий присутствовало 410 депутатов, большинство – эсеры-центристы и объединившиеся с левыми эсерами большевики (155 мандатов).

На выборах больше всего проголосовало за эсеров, на втором месте оказались большевики, на третьем – кадеты. И хотя общее количество голосов, отданное за кадетов, было небольшим, но в Москве и Петрограде они вышли на второе место, а в тринадцати губернских городах – на первое.

После того как ЦК партии кадетов принял обращение к народу – не подчиняться Совету народных комиссаров, тот объявил их «врагами народа» и арестовал видных членов партии, в том числе избранных депутатами в Учредительное собрание Федора Кокошкина и Андрея Шингарева. По состоянию здоровья арестованных перевели из Петропавловской крепости в Мариинскую тюремную больницу, где в ночь на 7 января 1918 года они были зверски убиты неизвестными.

Тем временем, 5 января, состоялось первое заседание Учредительного собрания. После того как депутаты отказались рассматривать «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», которая наделяла Советы рабочих и крестьянских депутатов государственной властью, а также признавать Декреты советской власти, большевики покинули Таврический дворец.

В пять утра балтийский матрос Анатолий Железняков, начальник караула Таврического дворца, произнес «историческую» фразу: «Я прошу покинуть зал заседания. Караул устал».

Разгон Учредительного собрания оформили юридически декретом ВЦИКа в ночь на 7 января. А за день до этого в Петрограде прошла мирная демонстрация под лозунгом «Вся власть Учредительному собранию». Ленин, чувствуя, что власть ускользает из рук, объявил: «Власть, завоеванная Советами, останется у Советов!» – и мирная демонстрация была безжалостно расстреляна. 9 января, в годовщину Кровавого воскресенья, Горький на страницах «Новой жизни» писал о действиях большевиков:

5 января 1918 года безоружная петербургская демократия – рабочие, служащие – мирно манифестировала в честь Учредительного собрания – политического органа, который дал бы всей демократии русской возможность свободно выразить свою волю. В борьбе за эту идею погибли в тюрьмах, ссылке и каторге, на виселице и под пулями солдат тысячи интеллигентов, десятки тысяч рабочих и крестьян. На жертвенник этой священной идеи пролиты реки крови – и вот «народные комиссары» приказали расстрелять демонстрацию, которая манифестировала в честь этой идеи. Напомню, что многие из «народных комиссаров» сами же, на протяжении всей политической деятельности своей, внушали рабочим массам необходимость борьбы за созыв Учредительного собрания…

Итак, 5 января расстреливали рабочих Петрограда, безоружных. Расстреливали без предупреждения о том, что будут стрелять, расстреливали из засад, сквозь щели заборов, трусливо, как настоящие убийцы.

И точно так же, как 9 января 1905 года, люди, не потерявшие совесть и разум, спрашивали стрелявших:

– Что вы делаете, идиоты? Ведь это свои! Видите – ведь красные знамена, и нет ни одного плаката, враждебного рабочему классу, ни одного возгласа, враждебного вам!

И так же, как царские солдаты – убийцы по приказу отвечают:

– Приказано! Нам приказано стрелять…

Я спрашиваю «народных комиссаров», среди которых должны же быть порядочные и разумные люди: понимают ли они, что надевая петлю на свои шеи, они неизбежно удавят всю русскую демократию, погубят все завоевания революции? Понимают ли они это? Или они думают так: или мы – власть, или пускай все и всё погибают?

Кровавая расправа над мирной демонстрацией способствовала еще большему озлоблению в обществе. В письме Екатерине Павловне А.М. в январе 1918 года отметил: «Трудно писать, да и – о чем писать? Душа, как дорога, по которой медленно тащится бесконечный обоз идиотских телег, груженных всякой мерзостью. Сняли с России обручи самодержавия и вот – рассыпается “Святая Русь”, как рассохшаяся бочка, изгнившая бочка. Ужасно гнило все, а людишки особенно. И теперь уже очевидно, что порядок на Руси снова будут вводить суровые варяги. Вчера был у комиссара юстиции, человека, видимо порядочного, но – как все представители “власти” – бессильного. Хлопотал, чтобы выпустили Бернацкого – кажется, безуспешно. Говорят, Ленин очень стоит за общую политическую амнистию, но не встречает сочувствия в окружающих его идиотах и шарлатанах». (Михаил Владимирович Бернацкий – профессор политической экономии, с сентября 1917 года министр финансов Временного правительства; 26 октября был арестован и вместе с другими бывшими министрами заключен в Петропавловскую крепость.)

На Рождество 1918 года А.М. опубликовал поздравление: «Сегодня день Рождения Христа, одного из двух величайших символов, созданных стремлением человека к справедливости и красоте. Христос – бессмертная идея милосердия и человечности, и Прометей – враг богов, первый бунтовщик против