Состоящим из рывка и толчка, — подхватил я.
— Правильно. Давай я покажу тебе основные упражнения, что б ты имел о них какое-никакое понятие.
Конечно же, я знал и рывок, и толчок. За долгие годы моей карьеры их техника записалась у меня на подкорку. Однако из уважения к тренеру, я не стал его прерывать.
— Вот, рывок, — начал он, встав на помост, над штангой. — Смотри. Подходишь. Ноги чуть шире плеч. Носки развернуты. Подсаживаемся, хват широкий, грудь раскрыта.
С этими словами он взял гриф у меток, сделанных синей изолентой, видимо, для удобства учащихся. Метки эти, были разнесены почти к самым втулкам грифа.
— Первым делом, подсел, вставил спину, — описывал он свои движения, встав в стойку у грифа. — Обрати внимание: плечи накрывают штангу. Ну ничего. Это мы еще отработаем. Потом съем.
Тренер привстал всем телом, потянул за собой пустую штангу.
— А затем…
Доведя ее до пояса, он резко рванул снаряд, поднырнул под него, замер на крепких, зафиксированных ногах со штангой над головой. В заключение выпрямился. Добавил:
— Потом подрыв, жесткая фиксация снаряда над головой и поднимаешься. Вообще, рывок — самое технически сложное упражнение в тяжелой атлетике. А еще самое опасное.
— Чуть угол не выдержал, — дополнил я, — и не штанга или на помосте, или на тебе.
— Правильно, — довольно кивнул Константин Викторович. — Что ж ты, готовился, пади?
Эх, Константин Викторович… Знал бы ты, как я долго к этому готовился. Чуть не всю свою прошлую жизнь.
— Немного читал журналы, — ответил я.
Затем тренер продемонстрировал мне толчок: подсел, взявшись за гриф гораздо более узким хватом, снял штангу, сорвал, принял ее на грудь, и, выпрыгнув в ножницы, воздел над головой. Каждое свое движение он комментировал.
— Ух, староват я стал для такого, — сказал он, отходя от штанги. — Ну что? Начнем тренировку? Для начала будут у тебя три базовых упражнения, чтобы с техникой познакомиться. Все-таки первая тренировка.
— Давайте, — согласился я.
Тренировка пролетела незаметно. Работал я с совсем крошечными весами, надетыми на гриф-десятку. Тело мальчика всячески сопротивлялось нагрузке: на отработке снятия штанги ныли ноги и спина; на приседаниях — тем более. На рывковых уходах я и вовсе взмок так, что лило в три ручья. Излишняя полнота мальчика дала о себе знать во всей красе, однако я не сдавался. Каждый раз заставлял себя доводить упражнение до конца.
Странно, но я обнаружил в себе один интересный момент. Обнаружил его и Константин Викторович. При исполнении каждого упражнения, каждого подхода, он все тщательнее и тщательнее присматривался ко мне. Все сильнее и сильнее хмурился. А я понимал, в чем тут было дело: каждое мое движение было идеальным с точки зрения техники. Казалось, двигательные навыки, вбитые в меня за всю карьеру, перенеслись в новое тельце мальчика вместе с моим со знанием. Они, словно бы, навеки неразрывно связались с моей душой.
— Слушай, Вова, — начал тренер, когда мы с ним отдыхали перед заминкой. — А ты никогда не занимался? Просто… Да ну нет… Быть такого не может. Честно… Такой безукоризненной техники у новичков просто не бывает… Это физиологически невозможно. Тем более с твоим нетренированным тельцем.
— Может это у меня в крови? — Хмыкнул я. — Я хочу попробовать классику. По одному повторению и на то и на другое.
Константин Викторович задумался. С хрустом потер подбородок.
— Не устал? — Спросил он.
— Пустяки.
— Ну… Давай попробуем.
Я взял свою десятку, положил гриф на помост. Подошел к нему, готовясь к рывку. Когда подсел и выровнял ноги, взял гриф в хват, привстал, вставив спину, а потом ловко совершил снятие, рванул штангу и жестко зафиксировал ее над головой. Когда встал, по старой памяти кинул гриф, и тот, с грохотом упал на резиновую подложку.
Когда я посмотрел на тренера, он тут же скрыл свое изумление, ярко горевшее на грубом лице.
— Давай-ка толчок, — предложил он ошарашенно.
Я кивнул. Попарвил гриф и подсел снова. Сняв штангу, рванул ее и легко взял на грудь. Потом, выровняв хват, выпрыгнул в ножницы, подняв гриф над головой.
— Признаться, — начал Константин Викторович, когда я бросил штангу. — В моей практике такое впервые… Пухленькие двенадцатилетний мальчонка первый раз приходит в зал, и с ходу выдает идеальную технику… Такого просто не бывает… Или… Или же у тебя какой-то талант?..
— Будем считать, — сказал я, приведя дыхание в норму. — Что у меня талант.
Признаюсь, мои собственные способности удивили и меня. Удивили и воодушевили. Не успела пройти эйфория, которая бывает после тренировки, как снова захотелось в зал. Захотелось работать, чтобы скорее привести свою форму в норму, чтобы начать, наконец, серьезный спортивный путь.
Константин Викторович тоже преобразился. Если сначала он показался мне угрюмым и немножко нелюдимым, теперь он просто загорелся, увидев мои результаты после первой тренировки.
Всю дорогу домой, когда громкий двигатель мотоцикла нам это позволял, мы разговаривали про тренировки и атлетику.
— Тебе точно лежит путь в тяжелую атлетику! — Кричал мне сквозь гул мотора, тренер, пока пропускал красные Жигули на главной дороге. — Только не отступай! Тогда таких результатов добьешься! Таких, что… что у меня самого дух захватывает!
— Добьюсь, — кивнул я ему с улыбкой.
Наконец, мы свернули с трассы и поехали по гравийным улицам городской окраины. Промчавшись под тенью ореховых крон, Константин Викторович свернул на тонущую в вишневом цветении улицу, по которой я жил. Подъехав к моему зеленому забору, физрук заглушил двигатель, снял Шлем.
— Глупостью будет, если мама станет стоять против твоих тренировок, — убежденно сказал он. — Настоящей глупостью. Она такой талант загубит!
— Не загубит, — сказал я, выбираясь из люльки. — Я же сказал, на этом пути меня ничего не остановит.
— Ну, дай бог, — улыбнулся мне Константин Викторович.
Внезапно калитка лязгнула и распахнулась. В проеме нас встретила мама.
— Костя? — Удивленно спросила она, а потом зло добавила: — Володя, куда ты с ним ездил?
Глава 8
— Зина, да подожди ты, не пугайся, — добродушно отмахнулся Константин Викторович. — Ты лучше послушай, что я тебе сейчас расскажу. Твой сын…
— Вот именно. Это мой сын. — Зло проговорила мама. — И, кажется, я тебе говорила, что больше не хочу,
