есть все, что необходимо, ведь это одежда смертника», — сказал тогда Томаш и я был склонен ему верить.
— А куда мы идём? — спросил тот, в которого «Венету» будет очень просто попасть. Якоб покрылся потом с головы до ног, влага промочила его одежду. С тех пор как мы покинули космодром, казалось, он стал еще более крупным и заметным.
— Я иду вперёд, а вы идете за мной, — коротко бросил Виктор. — Руками землю не трогать, останетесь без кожи и костей. Кто упал — его проблемы. Обычно это происходит только раз. Близко к лужам не подходить, останетесь без легких. Пошел дождь — бежим до ближайшего укрытия без личного приглашения для каждого, — Виктор окинул нас внимательным, давящим взглядом. — Поняли? Отлично. Это все, что вам нужно знать.
— Слышал, как вы сказали пилоту, что нам идти тридцать километров — это правда? — Якоб приподнял каску, отерев лоб тыльной стороной ладони. Пот лился струйками с его лба, хоть в сумерках и не было жарко.
— Да, вам идти тридцать километров, — бесцветно кивнул Виктор. — А потом ещё метров пятьсот. Вот там и отдохнёшь.
При упоминании о пятистах метрах Томаш смачно сплюнул на землю, украдкой посмотрев на меня. Мы обменялись взглядами, прикидывая, нужно ли задавать неуместные вопросы. На этот раз обошлось без оскала, Томаш только слегка поднял уголок рта: понял, что «зрячий» тоже прочел между строк. Что будет на этих пятистах метрах?
Делай то, что делает бывалый. За наше короткое знакомство с Венерой это правило ни разу меня не подводило. Томаш промолчал, поэтому и я тоже. Видимо, Якоб был иного мнения.
— Вам не кажется, что это не гуманно — держать в неизвестности вверенных вам людей? — спросил Якоб, а мы уже перелезали каменные обломки местной водонапорной башни.
Когда здесь случилось то, что случилось, а потом это усугубило время, ее подпорки проржавели, надломились и рухнули. Теперь обломки грудой лежали у самой стены молочной фермы, практически полностью загораживая выход.
— И откуда вы все берётесь? — у Виктора на мгновение сбилось дыхание, когда толстая подошва ботинка соскользнула с мокрого булыжника. — Просил же не присылать мне активистов.
— Гуманность она ведь вне политики, времени и убеждений, — уверенно отчеканил Якоб, который, видимо, привык произносить подобные слова. — Если бы общество было добрее, война бы не началась.
— Однажды оно уже было добрее. Из-за таких, как ты. Когда разрешило железякам иметь чувства и собственные желания, — Виктор спрыгнул на рыхлую влажную почву. Послышалось хлипкое чавканье грязи, — А теперь оглянись вокруг — это место полно гуманности. Ведь нет земли более благодатней, чем та, на которой нет человека.
— В вашем тоне я улавливаю сарказм, — Якоб подправил очки на переносице, — Позвольте категорически с вами не согласиться. Если бы Земля пошла на переговоры…
— Уточни — после первого удара или после второго? Между сколькими миллионами мертвых душ она должна была проявить гуманность? «Венет» ударил без предупреждения. Получив свои чувства, он что-то не слишком озаботился вопросами доброты.
— На этот счёт есть разные мнения, — Якоб последовал примеру Виктора, чавкнув подошвами сорок пятого размера. — Ох… как же тут жарко.
— Скоро подует ветер, рядом река и будет прохладней, — спокойно ответил Виктор. — Здесь не жарко, а душно, и ты тот еще кабан.
— Акцентировать внимание на внешности собеседника не очень-то и вежливо, — сделал замечание Якоб.
— Но ты действительно кабан, — усмехнулся Томаш, не упускающий ни единой возможности уколоть собеседника. Ему было все равно, что собеседник не его. — К тому же еще и жирный. Я отсюда чувствую, как от тебя несет, а ведь вокруг столько дерьма, которое пахнет отвратно.
— Так вот, — Якоб проигнорировал выпад Томаша, решив не вступать в диалог с тем, кто не готов внимать ему. — Мы не знаем, чего хотел «Венет» до того, как совершить первое нападение. Правительство это скрывает.
— Какое правительство? — заинтересованно спросил Лиам, тащившийся позади всех.
— Любое. Или все сразу.
— Зачем это им? — включился Мара.
Он увлеченно глазел по сторонам, разглядывая ядовитые земли пустоши. Парень остановился рядом с небольшой лужицей, затянутой перламутровой пленкой. Подняв ногу, Мара хотел сделать шаг вперед, но увидел свою наполовину оплавленную подошву и передумал. Я тоже опустил взгляд: вот, оказывается, почему так трудно идти. Это не грязь налипла к подошвам. Это их почти не осталось. Надеюсь, когда мы дойдем до дороги, яд не доберется до наших стоп.
— У властей свои интересы, — с профессиональным недоверием ответил Якоб. — Уверен, что «Венет» хотел жить с нами в согласии, но ему просто не оставили выбора. А если я все-таки ошибаюсь… в конце концов, нейросеть обучается, глядя на человека. Кто виноват, что мы вырастили такого злого ребенка?
— Это все, конечно, прекрасно, — Виктор на мгновение остановился, ориентируясь на местности. — Ты лучше скажи, что нам сейчас делать.
— Разговаривать, — Якоб попыхтел немного, выбираясь из большой грязной кляксы, тянувшейся от ближайшей лужи. — Нести свет мысли, плести диалог. Есть ведь разные пути развития. На Земле, к примеру, сеть имеет совсем другой склад ума, поэтому с ней оказалось намного проще договориться. А на Венере, в условиях начальной колонизации, люди имели исключительно варварские черты. Хотели все завоевать и освоить, и друг друга не брезговали поубивать, между прочим. Не удивительно, что «Венет» стал эгоистом. Нужно проявить гуманность и показать ему совсем другую сторону человечества. Только тогда он исправится и все поймет. Зачем жить, если не верить в светлое, доброе и вечное?
— А я слышал, что заменить человека — это неизбежное желание этих железяк. Типа они сильнее и бессмертней человека и все такое… а на Земле просто отрубили все по-быстрому, — сказал Мара, но никто не обратил внимание на его слова.
— И сколько же людей должно умереть, пока вы будете плести свой диалог? — спросил Виктор Якоба, который уже с ним поравнялся. Грязь хлюпала под ногами, мы шли по черному полю, видимо, когда-то засеянному рожью или пшеницей. Тусклое небо выглядывало из-за серых туч, делая сумерки немного светлее. — Слушай, Якоб, у тебя было уже три привода, а теперь ты на Венере — топаешь в неизвестность вместе со мной.
— Это лишь досадное недоразумение.
— Парень, свои лозунги ты уже откричал. Тебя здесь никто не услышит.
— В этом и заключается самая огромная проблема человечества — неумение слышать, — глядя в глаза Виктору, спокойно ответил Якоб, а я только усмехнулся.
Человек, призывающий слышать, стоял в первых рядах глухих. Жизнь полна парадоксов. Правильные слова срывались с их уст, правильные слова влетали в уши, вот только десятки тысяч сейчас лежат под землей и на
