хмыкнул:
– Я так понял, ты сам себя крутил?
– Не то что бы сам себя... Это как если бы папаня рукой крутил или чем ещё...
Я с клацаньем захлопнул челюсть. Второй раз за сегодня!
– Чем-чем? Кузенька, а ты не охренел ли часом?
– Каюсь безмерно, что есть – то есть. Охренел, – Кузя слегка вытянул шею и посмотрел на меня жалостно честными-пречестными серо-стальными глазами.
– Тьфу ты, артист с погорелого театра! Дальше что?
– Ну, дальше. Стою, кручу... А сам смотрю в вытаращенные Настенькины глазки, такие синенькие, м-м-м, как самые чистые сапфиры... А она мне: «Ты кто такой?!» – Кузьма помялся. – Соврал я ей. Говорю: «Слуга ваш ближний, вот, за арсеналом ухаживаю». А она мне ещё: «Плохо, ухаживаешь, пыли вон сколько!» А я ей: «Так арсенал огромный, а я один!»
– Вот ты брехун! – не выдержал Горуш.
– Да ладно тебе. Слушай, что дальше было... Стою, кручу, значит... А потом говорю: «А хочешь, расскажу как артефакт изменить, себе подчинить?»
– Ещё бы она не хотела! – с видом следственного эксперта ухмыльнулся Горуш. – И ты?
– Ну-у-у... Расстегни, говорю, пуговки, да покажи мне сисечки, – Кузьма помолчал. – Как она орала! Это надо было слышать. И что меня, меня прикиньте, запорют. И вообще распнут! А я ей: «Ну распнут, так ты всё равно тайну не узнаешь. Вот прямо сейчас язык откушу, хрена тем дознавателям. А тебе вот за сисечки сладкие...»
– Ну не томи! – не выдержал Горуш. – Показала?
Что с моими вещами происходит? А?
– Не-а, – Кузьма засмеялся. – В этот раз – нет. Представляете, неделю ко мне ходила, торговалась. «А если не грудь, а попу? А если не всю, а одну? А если только до сосков?..»
– Мельчает боярская кровь... – неодобрительно проворчал Горуш.
– Конечно, мельчает! Я говорю: «До сосков я и так прекрасно вижу! Ты мне целиком показывай. Вот сюда выкладывай, я уж руки подставил...»
– А она?
– «А если я тебе другую приведу?» Ну, я ей и говорю: «Приводи! Вот ей-то все секреты и открою!»
– Да не может быть, а? Неужто сдалась? – Горуш прям расстроился.
Кузьма хитро прищурился:
– И показала, и потрогать дала... Если б я ещё понаглее был, может и ещё что дала... Ну я и говорю: слушай, мол, слово заветное... Чего там наплёл, не помню. Там такие мяконькие и упругие, не до того было...
– Охальник! Ну и как?
– Что как? Мяконькие, говорю...
– Сам ты мяконький! Применила она слово заветное? – Горуш уже откровенно ржал.
– А-а-а! Ага. А я такой: бздынь-нь! Изменился, она как схватит за рукоять, как давай мной махать – я ж догадался, что настоящий вес она даже не сдвинет. Потащила меня через заслоны... еле как. Самое смешное, она про парнишку, что как будто бы за арсеналом ухаживал, даже не вспомнила...
Я прикинул по времени:
– Когда это было-то, говоришь?
– Да дней десять уж.
– М-гм. А дальше?
– Дальше мы каждый день таскались гулять, – Кузьма потёр лицо. – Вы-ы-ы не представляете, какие у этих девочек разговоры, аж зубы сводит... И всякие словечки вот эту дурацкие, понахватался я... Все эти дни тебя, папаня, высматривал, ауру-то другую искал.
–Да уж, с аурой у меня такая ерундовина вышла...
– Ну, это ничего, дело поправимое, проходили. А пойдём в мячики поиграем?
Я усмехнулся:
– Детство вспомнил?
– А что? И тебе польза.
ПОДГОРНЫЕ ТРЕНИРОВКИ
«Мячики» – это была игра в файерболы. Или в снежки. Да в любые энергетические сгустки, которыми я пытался достать назначенную цель. И не просто бомбардируя – и в первый раз, и сейчас после падения в значениях у меня на это сил бы не хватило. А вот создать маленький, со сливу, «мячик» который нареза́л бы вокруг кренделя и петли, подныривая, обманывая, ускоряясь и замедляясь – это требует не так много энергоёмкости, но выносливость и быстроту реакции тренирует отлично.
– Ну, пошли.
Мы направились в большой тренировочный зал.
– Там ещё камешки остались, – предупредил Горуш. – И темно. Я ещё две лампы принёс*, но маловато вам света будет.
*Читай: у горняков спёр.Подозреваю, что скоропро горного духа, ворующего лампы,будут ходить горняцкие сказки.
– Мне – нормально! – Кузьма довольно потёр руки и поплыл вперёд, превратившись в сложной формы секиру с двумя полукруглыми лезвиями. Не иначе, чтоб отбивать удобнее было.
А я замыслил усложнить себе задачу:
– Горуш, пошли с нами! Ассистентом будешь.
– С собой что брать?
– Только фонари, двух нам будет довольно.
На месте я объяснил им свою затею:
– Одну лампу настраиваем на рассеянный свет, помещаем в центр, и ты, Кузьма, не отдаляешься от неё более чем на два метра, чтоб в световом пятне был. А другую подкручиваем, чтоб била узким лучом, – регулировка у ламп была простая, поворачивающимся колёсиком, я это в прошлый раз ещё рассмотрел. – Ты, Горуш, становишься вот здесь и должен меня в свет луча поймать. А я буду от света уклоняться.
– Так я ж тебя всё равно вижу, – удивился Кузьма.
– А это не для тебя тренировка, а для меня. Больно долго тело в коме лежало, одними лечилками выносливость да ловкость не восстановишь. Движение нужно! Много движения, и не просто, а с переподвывертами. Ну, помчали, залётные!
Через пять минут я был уже мокрый, как мышь, через десять – ноги начали подкашиваться:
– Перерыв!
Я отвинтил крышечку лечилки и сделал небольшой глоток. Лишь бы сердце долбить перестало и руки трястись. И ноги, чего уж там. Целый бутылёк выдуть – сильно жирно, этак мне даже на три дня запаса не хватит.
– А я-то ещё ничего! – сам себя похвалил Кузя.
– А чё тебе сдеется, двести лет в потолок плевал, – поддел его Горуш.
– Так от безделья самая потеря качеств и происходит! – Кузя так разволновался, что формы его поплыли.
– Э, э! Кузьма! Не шали. Этак вовсе непонятно: то ли ты алебарда, то ли катана заморская.
– Извини, батя, это я от избытка
