за которой только глаз да глаз, а вторая – ролевую модель, за которой хочется повторять.
Вместе они действительно были отличными спутницами для матери Лиссая. Избавляли ее от неприятностей и в то же время поддерживали энтузиазм.
Сейчас та из них, что посуровее, вежливо проговорила:
– Мы уносим старые дневники в специальный ящик в вашей гардеробной, ваше величество, – пауза. – А через полгода уничтожаем их.
Та-да! Казалось, от этих слов гром разорвал ясное синее небо.
– О нет! – Аутурни расширила прекрасные глаза и от волнения стала гораздо активнее махать веером. – Как так?! Мои дневники?
Зачем?!
– Так приказал его величество Сайнор, – фрейлина, привычная к жеманной эмоциональности королевы, не паниковала, хотя Аутурни свободной рукой уже отчаянно хваталась за сердце, а взгляд у нее стал жалобным и умоляющим. – Он сказал, что вы заводите новые дневники трижды в месяц, нет никакого смысла хранить столько бумаги. А с учетом того, какие сведения вы, бывало, в них записываете, это еще и опасно для репутации Дома Ищущих.
– Но почему ты не предупредила меня о его приказе, Наннис?! – в уголках глаз Аутурни уже собирались блестящие слезинки. – Почему я узнаю об этом только сейчас?!
Лис молча протянул матери тканый платок, взятый им для того, чтобы протирать руки от краски, однако пока что безупречно чистый.
– Я предупредила, – Наннис терпеливо поклонилась, вторая фрейлина эхом повторила за ней. – Но это было в то время, пока во дворце жил господин Полынь из Дома Внемлющих, и вы, возможно, не обратили внимания на мои слова, будучи слишком взволнованной всем происходящим.
Лиссай закатил глаза.
Этот Ловчий, о да. Надеюсь, он сейчас икает.
– Ах, господин Полынь… – взгляд Аутурни на мгновение затянулся мечтательной дымкой, но потом она встрепенулась и вскрикнула: – Получается, это месть Сайнора!.. Как он холоден, как он расчетлив! Его удары всегда приходятся в цель!.. Мои дневники!.. Надо срочно пойти к мужу и обговорить случившееся.
– А может, не надо?.. – пробормотала Наннис так тихо, что взбудораженная, как перепелка, королева не услышала – зато услышал Лиссай и мысленно согласился с фрейлиной.
Но если Аутурни зажигалась какой-то идеей, то весь остальной мир переставал для нее существовать. В такие моменты ей, действительно, можно было говорить что угодно – она все беспечно пропускала мимо ушей. Вот и теперь королева напрочь забыла о своем любопытстве насчет фрески сына: все ее помыслы уже были устремлены к тронному залу, где в это время дня обычно находился Сайнор, слегка задолбанный ежедневным непрекращающимся потоком государственных дел.
– Малыш, мне нужно идти, – Аутурни, подхватив подол платья, подбежала к Лиссаю и, встав на цыпочки, клюнула его коротким нежным поцелуем в щеку. – У тебя непременно все получится. Попроси потом слуг занести законченную работу ко мне, я хочу полюбоваться.
«Да как они ее занесут – это же фреска! Ты перед ней стоишь!» – безмолвно взвыл Лис.
Концентрация Аутурни на внешнем мире уже упала ниже нуля. Взбудораженно переговаривающаяся с ахающей фрейлиной-номер-два, сопровождаемая смиренным молчанием Наннис, она покинула поляну.
Лиссай снова остался один.
Подумав, он сел прямо на траву и обхватил колени – когда-то он очень любил так сидеть.
– Что же мне с тобой делать, фреска. – вздохнул он.
Подступившая темнота нежно обхватывала утопающий в зелени дворцовый остров, покачивала его в мягких, как кроличья шкурка, объятиях. Цикады стрекотали в ветвистых кронах старых дубов, а растущие среди развалин храма цветы кармайны раскрывали ало-клубничные лепестки навстречу бархатной ночи. Воздух был свежим и влажным, словно в дикой роще.
Руки Лиссая покрылись мурашками, трава, на которой он сидел, уже надела бриллиантовую диадему росы, но принц не хотел уходить. То и дело он поднимался, брал кисть в руки и будто в каком-то забытьи делал несколько мазков – в одном углу фрески, в другом. Лесные огоньки, неуемные и непоседливые, освещали его лицо. Добавив деталь, Лиссай так же тихо, неспешно опускался обратно на траву.
Это было похоже на сон. На течение реки в сокрытой от мира пещере: безмерно спокойное, не знающее, что такое время, не видящее в нем ценности. Времени нет. Бурлящей жизни там, в центральных кварталах Шолоха, – нет. Нет людей, нет амбиций, страстей, переживаний, желаний, страхов, успехов и неуспехов – судьбы нет.
Есть только что-то невыразимое, чему не находится слов ни в одном человеческом языке, что можно почувствовать только ночью, в искусстве, отрешении или в звенящей бесцельной тишине. Что можно познать лишь наедине с собой или разделив с кем-то, чья искра горит так же долго, как и твоя.
Услышав деликатное покашливание и намеренный хруст веточек, донесшийся из-за деревьев со стороны дворца, принц улыбнулся в темноте.
Ты, как всегда, вовремя. О тебе я и думал.
Веточки продолжали хрустеть. Кое-кто, чье приближение он не мог почувствовать заранее, каждый раз обязательно старался обнаружить себя прежде, чем подходить. Топал, хотя обычно ходил практически бесшумно. Вздыхал, насвистывал, начинал вежливые беседы с птичками и белками – или спугивал их с места взмахом руки.
Однажды Лис спросил:
– Вы со всеми так себя ведете?
– Нет, что вы! Я же не сумасшедшая. Для большинства не должно быть сюрпризом то, что кто-то приближается к ним без предупреждения, – разве что приятным сюрпризом, раз речь идет обо мне!
Но вы, Лис… Вы же всех чувствуете издалека, а меня – нет. Это может напугать, не так ли? Будь я на вашем месте, а вы – на моем, гарантирую: ваши непредсказуемые появления обеспечивали бы мне по паре сердечных приступов в год. Вот я и берегу вас в меру своих сил.
– Думаю, я не настолько хрупкий.
– И все же предлагаю не проверять!
И вот она опять кидает шишки в морщинистые стволы и что-то тихо напевает. Антиинфарктная предусмотрительность госпожи Тинави из Дома Страждущих.
Лис оглянулся, и их взгляды встретились, когда она вышла из-за раскидистого куста сирени, с наступлением темноты заблагоухавшего еще сильнее, чем днем. В холодном свете взошедшей луны Тинави казалась бледнее и нереальнее, чем обычно.
Она посмотрела на Лиса, на фреску, на туман, медленно поднимающийся от земли, выглядящий так, словно призраки прошлого собираются для танца, сотканного из воспоминаний. Откликаясь на эту серебристо-текучую, почти сновиденческую атмосферу, Стражди замедлилась, а выражение ее лица из привычно задорного стало задумчивым, спокойным – она позволила ночи вобрать себя, превратить в одно из стеклышек своего потаенного бархатно-фиалкового витража.
«Все мы суть унни, в конце концов. Ты довлеешь над ней – или ты уступаешь. Первое хорошо днем, хорошо для побед и свершений. Ночью же всегда выбирай второе, о принц, и поверь – вселенная наградит тебя за это щедрее, чем ты можешь себе представить», – учила когда-то Лиссая хранительница Авена, чьим спутником он был в царстве Хаоса.
С Тинави Авена не беседовала об этом. Тем не менее Страждущая жила как раз в соответствии с заветами богини.
– Добрый вечер, Лиссай, – Тинави вытащила что-то из сумки, приближаясь. – Я хотела вернуть вам сборник поэм, который брала на прошлой неделе, и стражи сказали, что я могу найти вас здесь. Прошу прощения, что нарушила ваше уединение.
– Что вы! Видеть вас – всегда удовольствие.
Она протянула ему книгу – старое издание трагедий Шукко Макадуро в темно-синем кожаном переплете, с золотым тиснением на корешке.
– Понравилось? – спросил Лис, убирая книгу в ящик, в котором носил принадлежности для рисования. Позже нужно будет вернуть ее в личную секцию Сайнора в королевской библиотеке, откуда он тайком умыкнул ее.
– Не могло не понравиться, – улыбнулась Тинави. – Они прекрасны, хоть и горьки.
Ее глаза снова скользнули к фреске за спиной Лиса, но Страждущая чересчур трепетно относилась к чужому творчеству, чтобы спросить, что это, зачем, откуда – хотя любопытство ясно читалось в ее взгляде.
Лиссай взял все в свои руки.
– Если у вас есть немного времени, побудете со мной здесь? Я бы хотел посоветоваться с вами.
– Конечно! – обрадовалась она.
Лис сбросил свою накидку с широким капюшоном – в последнее время ему нравилось одеваться в одежду лесных охотников, а не в традиционные наряды королевства, – и расстелил на траве. До этого он сидел прямо на земле, но сейчас, раз их двое, стоило подумать об удобстве.
Лиссай недавно почувствовал
