Им же ничего не надо, сказал америкос, наркоту, бухалово да подрыгаться в штанах растаманских. Им государство кучу бабок отпускает, чтобы миллионы ублюдков плясали по ночам и стекла в белых кварталах били. Тюряги все черномазыми переполнены, потому что работать не хотят, хотят только воровать и грабить. Вам офигительно повезло, сказал америкос, что в России нет двадцати миллионов черных. Наши деды проливали кровь, чтобы освободить уродов из рабства, освободили и со своей долбаной демократией доигрались. Теперь каждая обезьяна может в метро сунуть в щи белому человеку, только за то, что тот не так посмотрел…
Тут мы малость припухли, не поверили.
– У вас что, негры белым пацанам в метро проходу не дают? – прибалдел Фриц.
Я тоже подумал, что, если бы у нас такая хрень началась, народ бы уже давно с пушками ходил. А с телками как же? Обломилось бы черным к моей девушке приставать, это точно! Нашел бы и всех поочередно кастрировал!
– Это американская свобода и американская демократия! – кисло улыбнулся квадратный парень.
Он нас еще долго грузил про собачьи порядки в их стране. Оказалось, что негр на белого может смотреть, и оскорблять может, и девушек задирать, а попробуй негра в чем-то ущеми – мигом в полицию побежит, и можно загреметь за расизм. Охренеть, короче, какое западло там творится. А еще у них черномазые посты захватили во всяких службах, млин, типа наших собесов и таможни и вытворяют, задроты вонючие, что хотят. Могут, к примеру, белому визу не давать или сочинить могут статью и засадить тебя, а дружки их черные свидетелями пойдут.
Сами они понятия не имеют, как это всю жизнь вкалывать или в армии служить. Большинство этих черномазых, короче, они безработные в четвертом поколении. Они вообще живут за счет белых, лекарства и жратву получают и все время чем-то недовольны. Однако, как и черные у нас, в Африку обратно не спешат. А еще на нас эта отпадная картинка похожа тем, что народ нормальный мучается и ни фига сделать с ублюдками не может. Могут, млин, только плакать, в сортире запершись!
Короче, квадратный этот, с чемоданом, такую фишку прогнал, что даже тупой Фил ржать прекратил. Мы все прям закисли, потому что увидели, как силен зверь. На прощание америкос всем пожелал счастья и сказал примерно так:
– Будьте бдительны, берегите свой народ и свою землю, не позволяйте уродам захватить телевидение, суды и влезть во власть!
Примерно так он попрощался и поставил нам ящик пива.
Нормальный пацан, конкретный такой и без загибонов. Но у меня после его ухода появилось такое, млин, чувство… хрен знает, как сказать.
Словно в трюме течь. Страшновато, а чего бояться – сам не пойму.
А в пять пятнадцать утра мы уже завалились в автобус и помчали. Трубы и прочее железо Фельдфебель отобрал, пообещал, что выдаст на месте. Я видел, что железки погрузили отдельно в «жигули», и в них поехал незнакомый парень. Нехило, млин, задумано, нечего добавить! Теперь мы запросто могли показаться ментам, без всякой опаски.
Впрочем, кое-кто уже в автобусе плотно сел на измену. Лось, такой, курил, млин, как паровоз и жался ко мне, и Роммель тоже вел себя как обдриставшийся щенок. Было охренительно холодно, воняло солярой, все стучали зубами и передавали по кругу термос с кофе. Потом Фельдфебель плеснул в кофе коньячка, в автобусе прогрелась печка и стало малость веселее.
Фил с Ильичом все не могли уняться, типа, обиделись, что им дома ночевать не дали, и доставали фельдфебеля тупыми вопросами. Типа – куда едем и зачем. Я молчал и про себя их обоих обозвал дебилами. Про себя я решил две вещи.
Во-первых, я пойду к Оберсту на работу, в отряд, или куда он там позовет, неважно.
Я прикидывал так и эдак, насчет колледжа и как сговориться с родаками. Меня учеба сраная окончательно достала. Какой, на фиг, толк, если бабла на институт все равно нету и придется в армию топать? А после того, что рассказывал Оберст, во мне многое поменялось. Я стал думать, млин, на кой хрен мне в армии горбатиться? Хотя Лось и Фил бухтели, типа, все вместе попросимся в Чечню, эта шняга меня ни фига не втыкала.
Подохнуть на войне? Хрен вам!
Я верил, что есть другой выход.
ЗАПАХ КРОВИ
…Оба офицера погибли, обороняясь спина к спине. Они так и встретили смерть, сжимая в руках разряженные тазеры. На них были закопченные голубые скафандры легкой защиты, с эмблемой Первой обогатительной на козырьках шлемов – убитые были патрульными. Они не были связаны клятвой манипулариев, не служили в регулярной армии, но дрались до последнего; у одного из парней недоставало руки, очевидно, он умер от потери крови. Вокруг него натекла целая лужа, и теперь над этой черной подсыхающей лужей кружили и гудели полчища зеленых трупных мух. Ноги и грудь смельчака были раздроблены дубинами, словно из него выбивали пыль. Осколки костей прорвали изнутри ткань легкого скафандра. Второй офицер сидел в позе смертельно уставшего человека, опустив подбородок на грудь. В животе у него торчали сразу несколько заостренных стальных прутьев. Наверное, на этих отважных парней лесняки не решились спускать своих зубастых фантомов. Или намеревались взять живьем, чтобы принести в жертву своим ящероподобным богам!
– Салют героям, – пробормотал Хобот. – Ты погляди, сколько нечисти они уложили!
Это верно. Патрульные дрались, как львы. Вокруг них плавали в крови несколько десятков вонючих подобий человека. Лесняки. Противные скрытные твари, с которыми почти невозможно наладить контакт. Вот кто достоин не контакта, а только виселицы!
Декурион приказал мне и Хоботу осмотреть убитых лесняков. Эти лесняки явно отличались от тех мертвых, что плыли по реке. Вероятно, другое племя. Одеты в грубые серые балахоны, сами широкие, почти квадратные, с мощными торсами и короткими ногами. Кажется, я читал в одном из отчетов разведки, что именно эти умели лазить по лианам почти без помощи ног и очень редко спускались на землю. Действительно, передние клешни у них были мускулистые и мозолистые, а ноги гораздо слабее. Разведчики писали в отчетах, что лесняки, качавшиеся на лианах, добродушны, прожорливы и трусливы. И чувствуют себя крайне неловко внизу, на земле.
– Бауэр, гляди, этот вроде живой!
– Сейчас мы ему поможем.
Так-то. Чувствуют себя крайне неловко, но это не помешало им пробраться в сердцевину государства и растерзать невинных спецов. Конечно, флегматичных фиолетовых горожан тоже прикончили зубастые лесняки. С такими челюстями они наверняка и прокусывали головы беднягам! Сначала угробили белых офицеров, а потом задали своим, за предательство. Лесные уроды получили сполна, но живучи были невероятно. У одного из них, наверное предводителя, зеленая чешуйчатая кожа зияла обугленными пробоинами от тазерных импульсов. Но именно он раздробил здоровенной дубиной голову патрульному!
Я подхожу ближе. Хобот прав – один из нападавших жив. Мерзавца поджарило разрядом тазера, он пытается уползти, подволакивая за собой парализованные ноги. Я беру его за шкирку, отряхиваю от мусора, поднимаю повыше и включаю фонарь. Лесняк скулит и пытается прокусить мне перчатку скафандра. Его башка с зубастой пастью, кажется, способна вращаться на сто восемьдесят градусов.
