на меня, уж я насмотрелся, пока не приехала полиция и скорая помощь.
Санитары привязали беднягу к носилкам. Увезли.
Но вскоре они уже не успевали ездить по вызовам.
Так случилось и с сестрой и с матерью, и с тёткой — к ним уже никто не приехал.
Я… Просто убежал из дома — не убивать же мне своих родных!..
Продуманные и согласованные действия ведьм очень быстро привели к массовой эпидемии.
Зомби-мертвяки захватили улицы. (Счастье ещё, что их укус был не заразным. Они-то людей просто… Поедали!) Большие города уже ничто, никакие зачистки или карантины, или эвакуации, не смогло спасти от повального безумия!..
Все побежали.
А твари преследовали.
Нет, не так: твари бежали вместе со всеми, и улучив момент, кусали исподтишка. Во время ночёвки. На привалах. Если кто-то бежал на машине — раскладывали на дорогах ленты с шипами. Потому что в числе первых "перекусанных" оказались полиция и армия. Ведь ведьмы сохраняли разум. А их хитрость, кажется, совершенствовалась. И хотели они лишь одного: чтоб "нормальных людей" не осталось.
А остались лишь их рабы!
Наконец всплыл в памяти и тот момент, когда я, маленький и потерявший всех и всё, что можно потерять в детстве, бегу сломя голову. Бегу, глотая слёзы, и жалобно подвывая, по полупересохшему бетонному руслу городского канала, где раньше просто баловался: покуривал втихаря, играл с друзьями в "Терминатора" и "Гарри Поттера", запускал кораблики… Словом, делал всё то, что делает девятилетний шалопай, в очередной раз прогулявший школу.
А сейчас просто пользуюсь тем, что мертвяки эту дорогу из города не знают.
Затем вижу огромный гриб чёрного облака, поднявшийся за спиной. Понимаю: ядерный взрыв! И стараюсь залезть в какой-то овраг, вернее — оросительный канал, чудом оказавшийся поблизости, потому что вокруг уже — поля с кукурузой. И пшеницей…
В овраге я оставался всю ночь, и последовавшие затем сумерки — то, во что превратился день. К счастью, радиоактивное облако ушло в другую сторону: ожогов или язв на коже не появилось. Не то, что у многих, которых я встречал затем, во время своего краткого, но наполненного отчаянием, странствия. Пока не попал в Штаб Сопротивления.
Они и объяснили мне, что война — глобальна. Затронула всю планету. И теперь выжившие даже не могут установить точно — кто и почему её начал…
Ясно только одно: убить так всех ведьм — всё равно не удалось!
— Довольно, Рольф. Я видела всё, что хотела. Но… Ты ведь идёшь от моего отца?
— Да.
— Я вижу и то, что он тебе сказал. И даже то, что при этом думал, не сказав. Рольф! Я сейчас вижу и ещё кое-что!
Быстрей! Свяжись со своим начальством — пусть немедленно пошлют кого-нибудь в его камеру! Он…
Кажется, хочет отправиться за моей матерью!
Отделение десантников всё равно опоздало.
Марвин успел задохнуться.
Повесился он на сплетённых в канат полосах, на которые порвал свою нижнюю рубаху.
Я вышел из каморки, где находился всё то время, пока пытался через транслятор достучаться до своего начальства, объясняя, что опасность — немедленная, а информация — достоверная. Из первых рук, так сказать…
Миерна молчала. Похоже, ей нужно было многое обдумать.
Я не стал мешать. Двинулся снова назад — посмотреть на её отца.
Ничего спокойного и серьёзного в нём уже не было.
Посиневшее лицо с выпученными глазами, и вывалившийся изо рта чёрный язык: смотреть на погибших от асфиксии неприятно даже нам, охотникам. Насмотревшимся, как это говорится, и не на такое…
Док, с которым я столкнулся в дверях камеры, покачал головой в ответ на мой невысказанный вопрос.
Ну и ладно.
Всё понятно и так.
Примерно через час я ощутил слабый, но отчаянный зов.
Бросив на столе обеденного зала недоеденный обед, бегом кинулся снова к складу: понимал, что что-то срочное.
И точно.
— Рольф! Я вижу, что сейчас происходит на совещании Комитета Объединённых Штабов. Скоро они передадут своё решение сюда. По рации.
— И что же они решили?
— Они вынесли мне приговор. Сегодня, когда я засну, взвод ликвидаторов прилетит на вертушке. Затем подберётся к моей комнате, и впустит через вентиляцию газ.
— Вот…дарасы! Ты же — маленькая девочка! — я невольно вспомнил нашу первую встречу: эти огромные глазищи, растрёпанные волосы, тоненькие, как жёрдочки, ручки…
Нет, такой судьбы она, каким бы ни казалась чудовищем, не заслужила!
— Спасибо, Рольф. Но… Если ты и правда, хочешь спасти мне жизнь — помоги мне сбежать отсюда! Я… не хочу никого здесь убивать! Но и сама… Жить хочу!
— Миерна! Ты же легко читаешь в головах. (Именно поэтому и сама сейчас мыслишь и говоришь трезво и рационально — как взрослая!) Ну будь же ты реалисткой: к кому ты побежишь?! Конклав ведь тоже приказал тебя убить!
— Да, я знаю. Главари Конклава — тоже обычные люди.
А они так уж устроены.
Боятся всех, кто хоть как-то отличается от них… Вечно подозревают. (И не без оснований, как ты мог заметить!) Да: я реалистка. И не могу не понимать, что в моём-то случае их, да и твоего начальства, опасения — абсолютно оправданы!
Раньше я и правда — собиралась стать Королевой. Ну, или почти королевой. Отомстить им. Отомстить отцу. Ну, за то, что позволил сволочному Конклаву разделить нас после смерти мамы… И не препятствовал, когда кураторши меня в "воспитательных" целях морили голодом, глушили сиреной, оставляли в темноте, "подавляли" усыпляющим газом…
Вот я и хотела — доказать всем! Стать Правительницей.
Ну, номинальной.
Правили бы, конечно, всё равно мужчины — офицеры и администраторы. А я бы просто сидела. На троне. И — как бы повелевала… Такая вот честолюбивая мечта наивной девчонки.
Да кто из девчонок не мечтает стать принцессой и королевой?!
На это я не нашёлся что возразить.
Да, наивно. Но, наверное, приятно согревало её обречённую на одиночество и непонимание душу, когда её пытались "воспитать-в-послушании-направить-и-про-контролировать". Тыркали из одной камеры — в другую. И из одной крысячей дыры в…
Но ведь она и правда — очень сильна. Опасна. И сама это знает. И знает, что и Конклав, и наше начальство её боятся так, как не боялись даже бомб и ведьм!..
И — никогда они не поверят в то, что она не будет никого убивать…
— И куда конкретно ты собралась бежать?
— На юг. В Египет. Там — я вижу! — теплее. Появляется и солнце. И можно будет кушать то, что смогло вырасти:
