Сашкин телефон на Леночкиной ладошке лежит.
– Ты его на лавочке оставил, а я подобрала. Саш, мы, когда в церкви стояли, они еще дважды звонили.
Перепроверяли снова, значит…
– Саш, а я телефон включила… Только я молчала.
Замер Сашка на секунду… Потом если бы он в кресле не завозился, наверное, и глухой услышал, как у него мозги от напряжения заскрипели.
Подожди!.. Звонили, говоришь, а ты прием вызова включала? Так-так… По их расчетам выходило, что машина на подъезде к загородной даче должна была рвануть. Вокруг – только сосенки да кусты. Звонили… Они звонят, а им в уши – «Богородица, Дева, радуйся!..».
Нет Бога для убийцы. Тот, кто грань чужой жизни перешел – свою морду окровавленную уже вовек не отмоет. Дважды звонили!.. А им снова в уши – «Святый Боже, Святый Крепкий, святый Безсмертный, помилуй нас!..»
Заледенели ужасом волчьи сердца – куда отправили «клиента», оттуда и ответ пришел. Перед самим Богом, значит, уже он стоит… Ответ держит. Оборвалась насмешливая и глумливая фраза «К Богу, братан, к Богу!», замер хохот. Задрожали руки убийц, лбы холодным потом покрылись. Выходит, бессмертен человек, по образу и подобию сотворенный?!.. Вечен?! А если в эту вечность дрянной соломы и смолы напихать, то, сколько же она гореть-то будет? Не в Сашке дело – плевать на Сашку, а вот до того синего и безбрежного, где он сейчас стоит, уже никакой силы дотянуться хватит.
Видно тогда и осатанели они в своем первобытном ужасе, заметались, друг на друга налетая… Дозвониться до небесной канцелярии – уже не шуточки.
Закрыл Сашка руками лицо, засмеялся…
Леночка весело:
– Саш, ты что, а?..
Сашка сквозь пальцы стонет:
– Ох, ты придумала!..
– Да ничего я не придумывала. Это у меня само собой получилось.
– Ладно, ладно!.. Слушай, ты замужем была?
– Нет… Формально нет… – покраснела опять Леночка. А когда краснеет – ну, совсем девчонкой становится.
– Рожать пробовала?
– Нет…
– Ты не сердись, пожалуйста… Это я жалею тебя так. Ты же маленькая еще совсем… Замуж за меня пойдешь?
– Ну, ты и спросил, Сашка!.. А зачем же я сюда пришла?
Ниточка, она всегда за иголочкой… Судьба?.. Нет, дорога!
Закурил Сашка, на телефон посмотрел. Звонить Сережке пора?.. Нет, пожалуй, рано. Пусть бегут охотники, пусть как можно дальше убегут, только от самих себя и от того ужаса, что внутри, им уже не убежать. Какую бы кару им Сашка не придумал, ничто она перед тем, что их сейчас сжигает. Нет наказания хуже ада!..
Леночка ожила:
– Саш, я приберу тут у тебя, ладно?
– Как хочешь…
– Только учти, Сашенька, уборщицей я еще ни разу не была.
Закрыл глаза Сашка, на спинку кресла откинулся, улыбнулся… Веник по полу – шмырг-шмырг.
– Ну и бардак тут!.. Сашка, лапы убери.
– Что?
– Лапы, говорю, убери. Мешаешь.
Поднял Сашка ноги… Снова веник – шмырг-шмырг. Кольцо, брошенное Сашкой, зазвенело. Сначала об пол, потом о мусорное ведро.
– Саш, а Саш, а мы на Канары поедем?
– Поедем…
– Когда?
– Колокольню в церкви достроим – тогда и поедем.
– Колокольня само собой… Это понятно.
Мысль женская штука простая – какое же венчание без колокольного звона, спрашивается?..
– А потом на Канары, да, Саш?
Засмеялся Сашка:
– Да что там тебе, на Канарах этих, медом, что ли, намазано?
Чуть покраснела Леночка… Даже поежилась. Действительно, заладила одно и тоже… Глупо, не хорошо! Хотя, если поглубже в душе копнуть, не в Канарах тут дело. Любит ее Сашка или нет?.. Ведь она, Леночка, ему все готова отдать, все до последней капельки, а он?.. Вдруг нет?
Встал Сашка, к окну отошел.
– Поедем, Леночка, поедем… Куда скажешь, туда и поедем.
А Леночка и веника не видит – слезы глаза застилают. И горькие слезы, и счастливые.
– На Канары поедем!
Это уже упрямство, конечно… Детское упрямство, беззлобное.
Сашка сигарету скомкал. На душе чисто, светло… Смеяться хочется, руки к солнцу тянуть: «Спасибо Тебе, Господи!»
– Ну и ладно…
Что Канары?.. Мимо Бога и на Канарах не пройдешь.
У ангела болели зубы…
1.
На столе лежала открытая тетрадка. К авторучке подползал солнечный зайчик…
Людочка бродила по комнате, заложив руки за спину и с отчаянием, а то и со злостью косилась на чистый лист. Сердце казалось упругим, горячим и переполненным, но первые, такие необходимые и уже, казалось бы, витающие в воздухе стихотворные строчки, все равно не приходили.
«Я не могу сказать «прощай»… Я не могу поверить в это… – рой мыслей в голове молодой женщины был похож на ураганчик. – Слова усталого поэта.. Нет, сонета… Нет-нет! Моя тяжелая карета….»
Людочка нервно прикусила губку.
«При чем тут карета? – она на секунду остановилась. – Чушь, наверное…»
Молодая женщина на мгновение представила себя печальной принцессой. На первый взгляд этот образ казался довольно милым и привлекательным, но внутренний настой, слишком резкий, готовый к рождению стремительных и больших слов, лишь перечеркивал меланхоличность венценосной особы.
Людочка подошла к окну. Муж Ленька полол огород. Дачный участок, освещенный веселым утренним солнцем, сиял как сцена перед премьерой, но в прелести наступающего дня не было ничего бутафорского и искусственного. Мир был свеж, прост и чист.
«А сказать «прощай» кому? – Людочка потерла щеку. – Леньке, что ли?»
У Леньки была широкая спина борца. Упругие мышцы чуть вздрагивали под загорелой кожей в такт ударам тяпки.
«Слон несчастный!..» – не без укора подумала Леночка и вернулась к столу.
2.
– Ты что?..
– Я это самое… Я воды попить.
Под тяжестью Ленькиных шагов чуть поскрипывали половицы.
– Хорошо, только не мешай мне.
Людочка что-то быстро писала. Она разговаривала с мужем, не поднимая головы.
Ленька, не отрываясь от кружки с водой, покосился на часы. Стрелки показывали половину двенадцатого.
– Жарко уже, – как бы, между прочим, сказал Ленька.
– Что? – сухо спросила Людочка.
– Жарко, говорю…
– Да.
– К вечеру закончу с огородом. А потом крышу на сарае поправить нужно.
– Да.
– А еще… Это… Ну, в общем…
– Да! – резко оборвала Людочка.
Ленька потоптался на месте.
– Что, «да»? – неуверенно переспросил он.
– Не мешай мне, пожалуйста.
Склонившееся над тетрадкой лицо жены было удивительно красивым и в тоже время холодным и бесстрастным, как лицо врача.
– Я ничего… Пишешь, значит, да? – Ленька смутился. – Ладно, с огородом я сам справлюсь.
Голос Леньки вдруг стал виноватым. Он тихо закрыл за собой дверь.
3.
«У ангела болели зубы,
Ни Бог, ни черт, никто, ничто
Ему – увы – не помогло
Иль помогало сделать хуже…
Больной в раю едва ли нужен
И за скандал,
