но он отказался от интервью, вежливо послал и фотографа.
На секунду Соня отвлеклась и упустила момент, когда одноклассники затерялись в толпе. Соревнования закончились, больше её здесь ничто не держало. Зачем ей это награждение? Всё и так ясно. Бублик не вошёл в тройку, исчез сразу же, как объявили результаты, хмурый и злой. К Соне больше не подходил, явно стыдился своего провала.
Соня переступала с ноги на ногу, поджимая замерзшие пальцы в кроссовках, и с тоской вспоминала отвергнутую утром утеплённую куртку.
– Надень.
Она оглянулась. Не сразу сообразила, что обращаются к ней, да и голос почему-то не узнала. Чуть охрипший, явно простуженный. Рядом с ней стоял Марк и протягивал свою спортивную олимпийку.
– Мне не холодно.
– Оно и видно. Синяя уже, смотреть страшно.
– Страшно – не смотри.
Соня опустила взгляд на его руку, не шелохнулась, стояла, стиснув пальцами воротник джинсовой куртки.
Марк молча накинул олимпийку на её плечи, соединил края и одним непрерывным движением застегнул молнию. Провел ладонями по плечам, разглаживая плотную ткань. Сдвинулся пальцами на затылок и осторожно освободил из-под воротника её волосы.
– Слишком страшно. Страшное всегда притягивает внимание. Как катастрофа или шторм.
Соня нервно хмыкнула. Попыталась подобрать достойный ответ, но мысли путались, там, где его пальцы коснулись шеи, кожа болезненно горела. Кажется, она всё-таки перемёрзла и теперь заболевает. В теплой олимпийке озноб почему-то усилился.
– Поздравляю, что ли.
– Спасибо. Я показал не лучший свой результат. Тренер советовал поберечься, не тот уровень, чтобы рвать жилы.
Соня не прокомментировала ответ Марка, прозвучавший высокомерно. Оказывается, он ещё и не упирался. Спрятав нос в воротник олимпийки, она отвела взгляд.
Он качнулся с пятки на носок.
– Мне нужно идти на награждение.
– Иди.
Только когда Марк отошёл, Соня вдохнула. Что это вообще сейчас было? Он же её терпеть не может. В принципе, как и она его. Зачем он вообще к ней подошёл? Тут таких синих и озябших целая поляна. Та же Олеся в платье, пусть её греет своей пропахшей потом олимпийкой. Соня снова вдохнула, в этот раз осторожно и медленно. Опять этот запах. Краска стыда хлынула на щёки от осознания того, что ей нравится нюхать одежду Марка. Это похоже на какое-то извращение. Это же пот, пусть и с лёгким ароматом дезодоранта и, кажется, сигарет. Запах кожи, запах Марка. Точно извращение.
Толпа вокруг Сони оживилась и двинулась в сторону сооруженного пьедестала. Рядом показалась Олеся. Сначала она скользнула взглядом мимо Сони, но потом узнала и удивлённо вскинула брови.
– О, Кайла, у кого ты олимпийку отжала? У Марка, кажется, такая была.
Соня растерялась. Необходимые секунды для ответа ей подарил Костя, случайно наступивший на ногу Олесе.
Та громко завопила и стукнула его по плечу.
– Ты слон? Весь ботинок оттоптал своей лапищей. Пальцы расплющил! – она снова обернулась к Соне, та уже успела придумать отговорку.
– Один из его друзей по секции отдал. У них у всех такая форма.
Олеся одобрительно кивнула.
– Ну ты даёшь! Уже успела охомутать спортсменчика. Симпатишный хоть?
Соня сделала вид, что задумалась.
– Если честно, не очень, но как даритель олимпийки сойдёт.
Олеся засмеялась. Циничность Кайлы ей, определённо, нравилась.
– В понедельник начинаю окучивать Марка. Пора ему уже привыкать к званию моего парня.
Но на следующий день Марк не пришёл в школу. Заболел. Олимпийка вместе с запахом пролежала у Сони почти неделю, и только в пятницу она её постирала, изничтожив вместе с будоражащим ароматом воспоминание о том, как Марк укутал её и согрел.
3 глава. Янтарный ноябрь
Принятие, вера и ласка,
Янтарно-медовая маска,
Всполох закатный,
Лимонные пятна,
Родительская раскраска.
Тимур сосредоточенно жевал кашу, судя по задумчивому лицу, повторял про себя стихотворение. Кирилл словно подслушивал его мысли и периодически напоминал строчки:
– Зеленый золотой, багряный…
Еще спустя несколько секунд:
– Блестят в лазури голубой…
Вчера вечером они вместе разучивали стихотворение, Кирилл помнил, где возникали препятствия, и пытался помочь. Литературу Тимур брал измором. Красивые эпитеты и аллегории оставались для него бездушными словами, он не видел картинку, не включал воображение. Злился, что нельзя записать строчки в «дано» и решить, как уравнение или задачу. В итоге просто заучивал, о выразительности чтения не заботился, тараторил, как робот. Никак не мог смириться с тем, что в чем-то не лучший. Это же всего лишь литература, стишки наизусть!
Соня вращала в пальцах телефон и задумчиво рассматривала Тимура. Его щеки, макушка и лоб отливали янтарными оттисками поцелуев. Тимур пока еще разрешал себя обнимать, да и сам тянулся за порцией ласки. Юлька же отталкивала её раз за разом и как-то незаметно перестала перед уходом целовать и говорить, что любит. Она не позволяла приблизиться, не то что обнять. Все время была настороже и на взводе, как сторожевой пес на колбасном заводе, который и себе не доверяет, а потому добровольно сидит на привязи.
Вера Андреевна покачивалась в кресле-качалке и вязала узкий цветной шарф. Вернее, то, что могло бы быть шарфом, если бы она остановилась несколько десятков метров назад. Ей просто нравился сам процесс вязания и чередование цветных полосок. Результат её абсолютно не волновал. Шерстяной кишкой вполне можно было обернуть всю семью, причем три раза. Часть шарфа лежала на коленях Веры Андреевны, середина покоилась под столом, словно спящий измождённый удав, а начало, если верить слухам, можно было обнаружить в коридоре на пути к спальне Юли.
На чердаке что-то грохнуло, со стороны флигеля послышался скрип, затем протяжный стон. Все одновременно повернули головы, прислушались и снова продолжили свое занятие. «Дворянская усадьба» представляла собой вместилище самых разных звуков. К ним привыкли, словно к дыханию дома. Спустя несколько секунд где-то на чердаке заработало радио. На него давно никто не обращал внимания. Ну радио и радио. Правда, никто его не включал и в глаза не видел.
Веским кивком Тимур поставил гипотетическую точку в стихотворении и повернулся к Соне.
– Мам, нас снимать будут для альбома.
– Что?
Тимур щелкнул пальцами, имитируя взрослый жест, явно подсмотренный у папы.
– Говорю, нас снимать будут. Ну, для выпуска.
– Ноябрь же. Не рано о выпускном думать? Да и холодно сегодня, дождь. Вроде говорили весной, что надо на улице сделать фото. Будете похожи на мороженых креветок.
Кирилл задумчиво покачал головой.
– Точно сегодня. Вчера в чате обсуждали. Ты же вроде в телефоне весь вечер просидела. Там такая война развернулась эпичная. Я даже фильм бросил смотреть, мамская схватка обещала перерасти в поножовщину с кровавыми
