Северной Африке прокатится, ну ещё немного по Испании и Греции…
Быстро что-то пишущий на мраморных запылённых перилах верхнего балкона Александрийской библиотеки Фаддей, перебил пророчувствующего собрата:
–Скажи, а как такое возможно? Вот четвёртый год мы пытаемся найти на каком наречии нам явлена была тогда в пустыне эта надпись и не находим… Хотя то, что она обозначает нам обоим понятно. И вообще, неужели когда-то в этом мире будет такая уйма народу, ведь цифра обозначающая число жертв меньше числа живущих, ведь не все подчистую тогда погибнут.
Апполос посмотрев на сделанную Фаддеем надпись, грустно констатировал:
–Много человеков – это тебя удивляет? А то, что в те времена летоисчисление будет вестись от Рождества нашего Спасителя, это для нас – дело само собой разумеющееся?
Рассмеявшийся Фаддей, легонько похлопав друга по спине благодаря за шутку, позвал:
–Ладно, пойдём вздремнём малость, пока караулы не сняли.
Согласно кивнувший Апполос, ещё раз посмотрев на начертанные письмена "African Tornado, 2056-2068 from the birth of Christ, death toll nine billion people", вздохнул:
–А вправду пойдём, отдохнём пока немного.
Массивная двухстворчатая, окованная железом дверь Александрийской библиотеки сухо-визгливо поскрипывала разрушаясь под ударами лихорадочно прорубающих её топоров. Неспешно-твёрдо шествующие по входному коридору Хранители Мудрости, одинаково постукивая посохами по каменному полу и несильно размахивая коптящими масляными светильниками, свисающими на длинных цепочках с их полусогнутых в локтях правых рук, остановившись в десятке шагов от разрушаемого входа повесили принесённые ими огоньки на вбитые в стены крюки, аккуратно закрепив, намотав цепочки.
Широко расставивший ноги и облокотившийся на свой посох Апполос, покосился на с кряхтением и хрустом в костях потягивающегося Фаддея:
–Ну надо же. Только сейчас до меня, до дурака старого дошло, – переставший зевать диакон, напрягся внимая, – та африканская буря произойдёт через уйму лет, а я сейчас ищу народ, использующий то наречие на котором нам тогда в пустыне была явлена надпись об этом событии. Его этого народа ещё, скорее всего, и в помине нет сейчас. Ведь допустим про римлян с их наречием четыреста лет назад, при Александре Великом, никто ни сном, ни духом, а сейчас? А тут временное расстояние получается две тысячи лет… Ну и что из того, что в те времена на этом наречии будут говорить практически все тогда живущие человеки… Ведь это же тогда, а не сейчас… Эх!, старый я дуралей… – со вздохом завершил "открытие" Величайший Интеллектуал Малой Азии.
–Это точно! – подтвердил Фаддей выводы Апполоса.
–Ты это в смысле про что? – тихо рассмеявшись, переспросил своего друга пресвитер, – про то, что я сказал или про то, я придурок?
Удивленно пожав плечами и не отрывая взгляда от начинающей падать двери, Фаддей хихикнул в ответ:
–Про то, что ты придурок конечно! А когда ты чего умного в своей жизни сказал или сделал?
Через упавшие искорёженные двери внутрь освещённого пространства полезли странно, судорожно-одеревенело двигающиеся люди с белесыми закатившимися глазами на раззявленных слюняво-сопливых рожах.
–Спорим я их больше чем ты "сделаю". И численно и качественно, – снова хихикнул Фаддей, перехватывая посох наизготовку.
–Ну, это мы ещё будем посмотреть!, не говори гоп!, засранец ты эдакий. Цыплят по осени считают, – веско ответил его собрат пригибаясь и шаркающе вкручивая ноги, укрепляясь в боевой стойке. Двинувшиеся было на изготовившихся к битве стариков, бесноватые остановились и подслеповато раскачиваясь, расступились пропуская вперёд двух идентичных, средних лет женщин. Смуглые с иссиня чёрными, распущёнными, слипшимися, длинными по пояс волосами, свинообразно толстоватые, очумело тронувшиеся рассудком от постоянно употребляемой "для развлечения" беладонной, сёстры-близнецы трясясь от несдерживаемой ненависти приблизись, к внимательно рассматривающим их братьям Христовым.
–Вот ну нисколько не сомневался, что именно вы и приведёте это бесовское стадо, – удовлетворённо хмыкнул Фаддей, – какая честь! Магдалина! Клеопатра! – скривился диакон в шутовском полупоклоне.
–Опять ты всё перепутал, – вмешался Апполос, – слева Магдалина, а справа Клеопатра. У Магдалины левый глаз серый, а правый зелёный. У Клеопатры же наоборот…
Недовольно-отрицательно резко мотнув головой Фаддей возразил:
–Это ты всё опять путаешь!, совсем уже ослеп от чтения, старый хрыч! Может поспорим у кого зрение лучше?…
Из перекошенных адской яростью ртов ведьм, как из клоаки, хлынули грязные, зловонные ругательства:
–Всё шуткуете…, ну вы сейчас уже отшутились…, отсмеялись над нами…, мы вам сейчас устроим…
Неожиданно звонким для его возраста, юношеским голосом Фаддей восхищённо воскликнул:
–Да ладно! Вот это да! Сколько жил – ни разу не слышал такого забористого мата! Ни в портовых, ни даже в разбойничих притонах! Молодцы, девчонки! Порадовали старика!
Зашипев как разъярённая кобра, стоящая напротив него Клеопатра выдавила через сдавленную как у астматика глотку:
–Глазастый ты, Фаддей! Все вы из колена Вениаминова такие! Слишком уж!, чересчур наблюдательные!
Стоящая рядом с ней Магдалина рявкнула: Хватит уже с ними миндальничать! Взять их!
Связанный, искалеченный, истекающий кровью Апполос тихо молвил:
–Ну, вот и свершилось!
Повернувший на звуки его голоса незрячее, с рваными ранами вместо глаз лицо, собрат возразил:
–Чего свершилось то? Чего болтаешь? Куда торопишься?
Прищурившись, внимательно вбирая, впитывая в себя изувеченный образ лучшего друга, Апполос рассмеялся кашляя кровью:
–Фадюша! Ну, ты хоть перед Переходом можешь по-людски себя вести? Всю жизнь как дикобраз…
Поизвивавшись связанным телом Фаддей простонал в ответ:
–Много ты понимаешь, как оно должно быть по-людски…, тоже мне умник нашёлся…
В их "непринуждённую" беседу вмешалось визгливое "похрюкивание":
–Ну, так что? Надумали или нет? Скажете нам – куда вы припрятали ту сочинённую вами писанину, с помощью которой вы выставили нас на посмешище перед всеми, а потом изгнали из собрания?
Помотавший головой диакон Александрийской церкви, деловито возразил:
–Девчонки! Во-первых, вас никто не изгонял, вы сами по себе ушли! Вернулись в рабство к дракону, не сумев преодолеть вложенную им в вас Гордыню. Во-вторых… Ох! – захлебнулся он болью от хлёсткого удара ножом в живот.
–Зря стараетесь, – продолжил за друга, пресвитер, – сами ж понимаете не скажем мы вам ничего. Потому что предательством это будет…
Магдалина повернула к нему забрызганное кровью лицо:
–Тогда мы всё здесь сожжём! И ваша гадостная писанина тоже сгорит вместе со всем этим! – окровавленным ножом она обвела вокруг себя, указывая на заваленные до потолка свитками, полки Александрийской библиотеки.
–Клео! Зажигай! – скомандовала она стоящей с факелом сестре и решительно пошла на выход. Клеопатра быстро подойдя к распростёртым на полу большого зала библиотеки хранителям, смачно харкнув поочерёдно на их окровавленные лица, изрыгнула из себя:
–Наслаждайтесь, голубки! Возлюбленные, блядь! Любовнички, мать вашу!
Прыжками добежав до выхода уронила факел в одну из лужиц поналитого ими по
