белую кожу и красиво сочетается с тёмно-каштановыми волосами.
Пока я любуюсь дуэльным прикидом Владимира, совсем забываю о его противнике. А ведь этот придурок Владимиру в голову целится! Оружие в этом век конечно ужасное, прицел никакущий, пуля непонятно куда летит, но вдруг он всё же попадёт? Я не могу позволить Владимиру так по-дурацки из-за меня погибнуть!
— Ах, мне так дурно! — восклицаю я, и валюсь на землю в притворном обмороке. Одновременно с моим падением раздаётся выстрел — испуганный моим «обмороком» Юрий с дуру нажимает на курок. И конечно же стреляет мимо.
Секунданты поднимают меня под руки, и я быстренько «прихожу в себя».
— Может всё-таки отведём вас в карету? — с надеждой в голосе спрашивает отошедший от барьера Владимир, но я уверяю, что со мной всё в порядке, и он может продолжить дуэль.
Владимир возвращается на отведённое ему место, чтобы воспользоваться своим правом на выстрел.
— Не нужно было девицу на дуэль допускать, одни хлопоты с ними, — сердито выговаривает недовольный своим промахом Юрий. — Если бы не этот обморок, я бы непременно попал, ведь я отличный стрелок!
Его пафосную тираду прерывает выстрел Владимира, Юрий вскрикивает и приседает, прижимая к груди левую руку. Никита подбегает к своему раненому другу, смотрит, в чём дело, и помогает подняться.
— Всё в порядке, просто лёгкое ранение, — успокаивает нас секундант Измайлова.
— Есть желание продолжить дуэль, или вы чувствуете себя удовлетворённым? — интересуется Владимир, насмешливо глядя на страдальческое выражение лица Юрия. Хорош, однако, пацифист! Человек ранен, а он ещё и издевается!
Измайлов отрицательно мотает головой, Владимир уведомляет, что удовлетворён результатом дуэли, и считает, что Юрий в достаточной мере наказан за свой проступок.
Алексей собирает с пожелтевшей осенней травы трости, служившие барьерами, и мы направляемся к каретам. Измайлов поддерживаемый Вишневским, а я под руку с Владимиром.
— А вы случайно не родственник графа Андрея Вишневского? — спрашивает на прощанье Алексей у Никиты.
— Да, я его внучатый племянник, — кивает красавчик с таким видом, как будто только и ждал этого вопроса. — Прощайте, ещё увидимся, — и скрывается в экипаже вслед за раненым Юрием.
— Надеюсь никогда больше не видеть этого жулика, — вполголоса говорю я, и Владимир еле заметно улыбается.
11. Часики тик-так
— Её лови! Меня не надо!
— Ха-ха, не поймал!
— Куда вы убегаете, я вас слышу!
— Осторожно, не задень вазу, она дорогая!
Пока мои названые родители приятно проводят время у графини, я сказалась больной, чтобы приятно провести время со слугами. Игра в жмурки куда веселее пустой болтовни с девицами или вечных подколов Владимира!
Завязав Ваське глаза широкой лентой, мы с Маринкой по всей гостиной убегаем от ничего не видящего, но на редкость проворного лакея. И как он угадывает, где мы от него прячемся? Опять чуть не поймал!
— Васька, почему ты всё время за мной бегаешь, нет бы пытаться барышню поймать! — возмущается Маринка, когда лакей чуть не хватает её за косу.
— А может ты мне больше нравишься? — смеётся Васька, и сразу же начинает передо мной оправдываться, — не подумайте ничего, Дарья Алексеевна, вы названая дочь господ моих, и к вам я тоже отношусь прекрасно!
— Я в этом не сомневаюсь, — успокаиваю я лакея, и отбегаю к противоположной стене. — Чтобы доказать свои слова, попробуй догони!
— Легко, я же вас слышал! — Васька проворно бежит за мной следом, но мне удаётся увернуться и закатиться под стол. Там меня Васька точно не найдёт!
— Ой, больно же! — слышу я крик Маринки, выкатываюсь из-под стола, и вижу, что моя горничная поймана.
Васька снимает со своих глаз повязку, надевает её на Маринку, и игра продолжается. И если Васька всё время пытался поймать Маринку, то Маринка, конечно же, тоже чаще пытается поймать именно Ваську. Мне кажется, или эти двое друг к друг неравнодушны?
— Разбегаемся, господа вернулись! — Васька первым слышит дверной звонок. — Пойду помогу им раздеться, а ты, Маринка, проверь, всё ли в порядке в гостиной!
Васька убегает, Маринка начинает поправлять на столе скатерть, а я быстренько сваливаю в свою комнату — я же так серьёзно больна.
— Ну как ты, Дашенька? — Марья Ильинична присаживается на краешек моей кровати. — Стало полегче?
— Да, маменька, благодаря постельному режиму я совершенно здорова! Могу даже к ужину спуститься, — бодренько отвечаю я.
— Нет, ты определённо не совсем здорова, вот как раскраснелась от жара, — названая маменька мне совершенно не верит. — На ужин не спускайся, прикажу Маринке принести тебе бульон.
— Маменька, ну какой ещё бульон, а как же нормальная еда?
— Больным положен бульон, сейчас распоряжусь, чтобы кухарка тебе сварила, — говорит бессердечная Марья Ильинична, и выходит из моей комнаты.
Ох уж эти игры в жмурки! Теперь сиди из-за них в постели без любимых супчика и кулебяки!
Поздно вечером, когда Маринка приходит за чашкой из-под бульона, я не сразу её отпускаю. Пришло время попросить у неё кое-что очень для меня важное.
— Маринка, а ты можешь… — я излагаю горничной свою странную просьбу, и с нетерпением жду ответа.
— Барышня, зачем вам адрес князя Измайлова? — даже в темноте я вижу, как Маринка удивлённо приподнимает брови.
— Просто узнай, ты же не первый год в Москве, наверняка знаешь кого-нибудь, кто может подсказать! — я повыше натягиваю одеяло, под которым лежу, готовясь отойти ко сну.
— Ну да, знаю несколько горничных из других домов, могу попробовать у них узнать, но ума не приложу, зачем вам это понадобилось!
— Поклянёшься, что никому не расскажешь? — я ещё выше натягиваю одеяло и усаживаюсь в кровати.
— Хорошо, клянусь, — сидящая на краю моей кровати Маринка серьёзно хмурит брови.
— Я хочу ограбить князя Измайлова. И мне нужна твоя помощь.
— Что?! — горничная округляет и без того круглые глаза и отшатывается от меня как от заразной больной. — Ограбить? Барышня, вы в своём уме?
— Ты обещала никому не рассказывать, — напоминаю я ошалевшей от моего признания Маринке, и «добиваю» её новым откровением:
— Мне нужны часы, подаренные князю императором, с их помощью я смогу вернуться домой. Ты веришь в магию?
Не меньше получаса мне приходится потратить на то, чтобы рассказать, на моё счастье, верящей в волшебство Маринке, о том, что со мной приключилось, и уверить её в том, что в последние дни я не падала в обморок, не ударялась головой, и что вообще всё со мной прекрасно — я в здравом уме, твёрдой памяти и никогда её не теряла.
— Каких только чудес на свете не бывает, — удивлённо покачивает головой Маринка, когда мне всё же удаётся убедить её
